Сергей Николаев - Записки ангела

Эффект от моего вторжения, дядюшка, был потрясающ! Я полагаю, не хуже, чем от явления разбойникам бременских музыкантов. Мафиози с перепугу попадали со стульев и застыли в самых разнообразных уродливых позах. Признаюсь, я испытал удовольствие от их шока и, чтобы довершить эффект, стряхнул ногой со стола осколки разбитой посуды и произнес чеканно, как в школе:

— Не надо меня звать. Я — здесь. Итак, чего же вы от меня хотите?

Ответом была гробовая тишина, нарушаемая лишь робкими шорохами с трудом опоминающихся людей.

— Ну что же вы, уважаемые? — спрыгнул я со стола. — Чего перепугались? Вы желали меня видеть — я явился. К тому же я слышал, у вас мало времени, давайте же не будем его терять… — Я сделал короткую паузу и, увидав свободный стул, уселся и закинул ногу на ногу. — Но только хочу предупредить: я все знаю… Осталось обговорить условия.

— Что вы знаете? — пришел в себя и конвульсивно задергал плечом Антоний Петрович.

— Все, — хлопнул я по столу ладонью.

— Ах, сука! — очухался в этот миг лежащий рядом Быгаев и потянул ко мне железную длань. — Подслушивал?

— Так точно, — усмехнулся я и слегка пнул носком его руку. — Прошу учесть: любое прикосновение ко мне грозит повреждением невидимых крыльев…

— Да я тебя! — Уже и Любопытнов был на ногах, замахивался пустою чашкой. — Да я тебе череп размозжу!

Рука его готова была пульнуть в мою голову хрупкий снаряд, но тут Антоний Петрович подскочил к Юрочке:

— Стоп! Я кому сказал! По местам!

Голос его, еще секунду назад ломкий и неуверенный, звучал уже зычно и напористо, как голос старшины перед строем. И мафиози подчинились, расселись вокруг стола, хотя все еще косились на меня и скалили клыки, как львы перед укротителем. А я, понимая, что нельзя упускать момента, нельзя терять куража, взял с подноса чью-то нетронутую чашку и, отхлебнув глоток, сказал развязно, как булгаковский кот:

— Хорош кофеек… Надеюсь, без валерьяночки… Давненько такого не пивал… — Затем, сделав паузу, добавил решительно: — Итак, ваши условия, мессиры?

Антоний Петрович, сцепив пальцы перед лицом, хрустел ими, словно ломал сухарики. Он, видно, не знал, с чего начать, и я, желая быстрее прекратить рискованный разговор, помог ему:

— Что касается меня, то я гарантирую возвращение к утру. Мои летные способности не составляют труда это исполнить. Слово за вами…

— Что касается нас, — Антоний Петрович опять похрустел суставами, — то, если вы, как вы сами признались, все слышали, я позволю себе назвать ту же самую сумму, которую называл раньше…

Тут Антоний Петрович умолк, по лицу его проскользнула едва заметная усмешка. Сначала я не понял ее смысла, но тут же сообразил, в чем дело. Он меня проверяет, действительно ли я что знаю. Я улыбнулся его убогой хитрости.

— Ну что вы, Антоний Петрович. На тыщу я не согласен… Тысяча — это, простите, издевательство. Я и крылом не шевельну из-за такой суммы. Не на мальчика напали… Ха-ха-ха…

Смех получился, конечно же, деланным, но Антоний Петрович с компанией не заметил этого. Я слышал, что среди мертвой тишины раздался скрип зубов и едва сдерживаемое рычание. Мне стало жутко от сиих злобных звуков, но, вспомнив, как совсем недавно посмеивались мафиози надо мной, я опять обозлился, и злость прибавила мне мужества.

— Не на мальчика, Антоний Петрович… — куражась, хихикал я. — Так что называйте-ка сумму посолидней…

Я поставил чашку на стол, скрестил руки на груди и притворно-высокомерно откинул голову.

— Да какую же посолиднее? — все еще пытался улыбаться Антоний Петрович. Я даже позавидовал его выдержке. — Может быть, сами, Константин Иннокентьевич, назовете, сколько хотите…

— Назвать? — молвил я. — Это, пожалуй, можно… Отчего же не назвать… — Я выдержал паузу, в течение которой обвел присутствующих взглядом, стараясь предположить, что изобразится на их физиономиях в следующий момент. Лица были напряженно-внимательны, как у игроков в Монте-Карло. — Отчего же не назвать… Половину того, что в пакете… — проговорил я ледяным голосом, и тут же услышал хруст раздавленной чашки. Это Быгаев не вынес испытания и, смяв мощной десницей сосуд, в ярости замахивался на меня обломками оного. Другие члены хлыновской мафии хотя и не поднимали рук, но, я чувствовал, готовы были искусать, разорвать, истоптать и так далее. Я сидел как на иголках, ожидая всего чего угодно. Я уже даже прицелился к окну, чтобы в случае нападения вылететь вон. Но Быгаев, изобразив на лице трагическую мину, все же сдержал себя и, прорычав нечто дикое, опустил занесенную руку.

— Ну, это уж слишком. Костя… — подвел итог пронесшимся в головах мафиози мыслям Антоний Петрович. — Слишком… Уверяю вас… Вы же сами понимаете — этого мы сделать не можем.

— А сколько можете? — начинал уже уставать я.

— Ну, две, допустим… — протянул через силу Антоний Петрович.

— Ну уж нет, — задохнулся я от притворной злобы, — и не надейтесь…

Я поднялся, подошел к окну и вскочил на подоконник. Пора было кончать этот плохой спектакль.

— Половина того, что в пакете… И ни рублем меньше. Считаю до трех… Раз, — начал я счет, будучи в полной уверенности, что компания не согласится на мои условия, — два… — Тишина в комнате стала стеклянной. — Тр…

Но не успел я выговорить последнюю букву, как Антоний Петрович сорвался с места и, подбежав ко мне, схватил за брючину.

— Стойте! Не улетайте! Мы должны обсудить, мы должны взвесить…

Он почти силой стянул меня на пол, потащил к двери, потом, открыв ее, вытолкал из комнаты.

— Подождите… Мы живо… Минуту, не более…

Я остался один в темном коридоре. Признаюсь, дядюшка, страх объял меня. «А может, это ловушка? Может, они сейчас что-нибудь придумают, как-нибудь выкрутятся, а меня, как свидетеля, свяжут, рот паклей заткнут и того…» Я уж и договорить-то боялся, что они со мной могут сделать. «Доигрался, Костя, — корил я себя, — пошутил немножко и хватит, и сматывался бы, а то нет, до истерики захотел довести… Вот теперь расхлебывай, трясись… Как же отсюда выбраться-то?» Я стал, ощупывая стену, медленно продвигаться по периметру, надеясь найти хоть какую-то лазейку. Но, пройдя до угла, вдруг коснулся руками чего-то теплого, вздрогнувшего от моего прикосновения и, испугавшись, отскочил в сторону. Но тут услышал голос, так хорошо знакомый мне:

— Костя, не пугайся… Это я… Соня…

— Ах, Сонечка, — обрадовался я, — милая, прошу, выведи меня, я не нарочно, я пошутил, а они, они могут… Я боюсь… Я ведь знаю все… Но я буду молчать… И я завтра же уеду…

— Что ты, Костя, — обхватила Сонечка ладонями мое лицо. — Что ты… Куда выпустить? Зачем? Никуда не уходи… Я все знаю. Я слышала. Они согласятся… Да… Не бойся…