Владислав Задорожный - Защита от дурака

— А афоризмы ты тоже делаешь? — я, лениво.

— Увы. Афоризмы — самая дорогая штука. Мне кажется, их производят по ночам, наглотавшись дурманных таблеток, из привозного материала. У меня лично получаются кособокие, как ни перекраиваю — все не то, никто не берет.

— А зачем они?

— Чтобы блистать разумом.

— Достань мне, а? Я тебе все что угодно!

— Брось, я тебе и так подарю. Не благодари, они у меня краденые, ненамозоленные. Один знакомый привез пачку с Земли. Только — тсс! У нас с ней никаких дипломатических отношений… Ах, как плохо без музыки. Я сведу тебя как-нибудь — у нас компания — мы тайно музыку слушаем. Ты, наверно, и не знаешь, что это такое.

Что она говорит! Мать мне пояснила, что музыка в Агло звучит лишь раз в ступень — во время Парада Разума и Карнавала. В остальное время это раздражающее сотрясение воздуха запрещено — Защита полагает, что сотрясение воздуха может подвигнуть Дурака на истерические поступки.

А в Аграрке музыка вовсю — дед песни играет и поет. Дикари.

…В первосне слышу ласковое бормотание Додо: «Милый, милый, любимый мой…» И ночь, погасив лучину, качала меня на качелях: милый — любимый, милый — любимый. . . . сторона. . . . наотрез. . . . извне. . . . дыоарнущ . . . . проттии?. . . . утром мы пошли за моей шиманой, потому что Додо не пользуется своей — кто не работает, того кучер сразу тащит к пирамиде ЗОД, а потом — к Охвостью нет подъездов.

Странный старый дом — середина свежепокрашена.

— Чего это?

— А эта часть видна с улицы, — говорит Додо. — Недавно тут по улице должны были проехать 999 президентов, так кругом все покрасили. А этот кусок виден с улицы.

Кстати, Додо нужно направить на Г/А.

— Поехали, я тебе покажу удивительнейшую публику, — говорит. Комбинезон почти прозрачный. На Г/А? Завтра утром. Успею.

— Мне надо приносить пользу обществу…

— Завтра, — говорит. — Сегодня ты мой.

Я задал кучеру маршрут, который Додо. Улицы, фигурки прохожих — массы. То здесь, то там фасады красятся. Во встречных шиманах неразличимы: раз — и мимо.

У обочины! Шимана оранжевых! Из нее — он! Он! Усатый!

Торможу, кучер смягчает. Хочу рвануть к нему, кучер двери не отпускает — нельзя на проезжую часть. Это же усатый моего детства! Бегу кругом к нему: — Подождите!

— В чем дело, агломерат?

— Вы меня не помните? Ну, Аграрка, мальчик, который очень хотел поймать Его.

— Там все мальчики хотят.

— Еще дедушка, про которого я, что он про ЗОД сортирным словом. Еще тогда распутица и сирень, сирень помните?

— Сирень — о да! Вы по-прежнему хотите к нам? Уже пятьсот тысяч вопросов получили? Заходите ко мне в пятый; корпус Грозди. Спросите Джеба.

Ого! Повезло.

Додо потом с неприязнью:

— Ты якшаешься с оранжевыми?

Я взахлеб. Она, поджав губы:

— Это дешевые друзья. Обмолвишься — и дружба наизнанку.

Агломератка! Ничего не понимает!

Неожиданно — мое производство стройматериалов.

— Куда привез? — кучера. — Я куда велел!

— Я привез вас на рабочее место — сейчас рабочие часы.

«Скажи, что болен», — шепчет Додо. Я говорю. Шимана вперед… через пять долек времени утыкается в подъезд больницы. Санитары ко мне.

— Ходу! — кричит Додо. — Кучера не переспоришь… Давай, давай, шустрее! К врачам лучше не попадаться — они тоже ждут прихода Дурака, который может их труд пустить насмарку. К тому же боятся, что пациент — Он, вылечат на свою голову!

Додо вводит в просторный зал на третьем этаже жилого дома. Я понял: первые этажи склады продуктов и вещей, вторые — развлекательные, кино, театры и прочее, а третьи — для общения групп.

В глаза: стены. Зал опоясан книгами. Тысячи. От пола до потолка. В центре сидят — много агломератов. За длинным столом — главные. Мы с трудом свободные стулья. Один за столом в лиловом комбинезоне. На наш приход ноль внимания.

— …мы еще и еще раз должны напомнить нашим писателям, — говорит одна из агломераток, за столом, — что их долг создавать истинные произведения культуры. С грустью констатируем: современные романы пахнут совсем иначе, чем фолианты великих писателей прошлого. Возьмем, к примеру, продукцию этой ступени.

Она сняла с полок несколько томов. Все книги на полках в прозрачных пакетиках. Выступавшая вынула одну книгу из пакетика, понюхала и говорит:

— Никакого аромата! Вонь, как от ракетной дозаправки! И так какой роман ни возьми. Какой-то специфический душок, однообразный. Попробуйте.

Она пустила книги по рядам. Слушатели сосредоточенно внюхивались в переплеты книг, морщились и роптали.

Просит слова агломер в тесно ушитом комбинезоне с надписью «Книголюб». Такие надписи у большинства присутствующих. После оглушительных ночных впечатлений — Додо открыла мне иной мир, отличный от короткого насилия на опушке леса — я мыслил как-то непривычно ясно и с любопытством приглядывался к умнейшим агломератам.

— Это что же творится, — истерично заговорил агломер. — На наших глазах охаивают талантливые произведения! Вы внюхайтесь — это самый современный запах. А страницы, страницы понюхайте! Это же запах сегодняшнего дня. — Да, это не тот, не многослойный аромат прошлых веков. Но дадим простор новым, вызывающим, щипающим запахам, рассчитанным на возросший нюх книголюбов! Воистину «зависть почитает мертвых, чтобы оскорблять живых»!

Во всех концах зала вспыхнул спор. Гул.

— Занятный народец, — наклоняется ко мне Додо. — А главное, дальше нюхания не идут. Зрение оберегают. Зато любят творить лично. Тут я их и подстерегаю.

— Какие образованные! — Я. — Сколько у них книг!

— Да, книг у них полно. Только ты бы лучше помолчал, Пискун.

Она косится на агломерата в тесно ушитом комбинезоне.

Мне вдруг противно, что она в светящемся комбинезоне. Срам.

Собранию конец. Доспорим, мол, в следующий раз. Додо: сиди на месте, а сама к тесному комбинезону. Я на иголках они бесстыжие говорят смотрят она так светится прозрачно.

Ко мне лиловый из-за стола:

— Новенький? Очень приятно. Меня зовут Брид. Вы читали когда-нибудь книги? Нет? Замечательно. А то мы не принимаем тех, кто читает. Нужно минимум пять ступеней ничего не читать, чтобы почувствовать дух книг, чтобы мозг не мешал обонянию. Вот попробуйте, редчайшая книга.

— О чем?

— Я же сказал — мы нюхаем. Эту книгу я вынюхал в собрании одного переставшего быть агломеруна.

Мне под нос толстенную. Я говорю, что пахнет краской и прелыми листьями.

— Нет же, — раздосадованно, — переплет пахнет детством, а страницы — уксусом. И чуть-чуть ржавчиной.

Я заспорил: Брид и не нюхал прелой листвы. . . . Додо!. . . . качели, баюкавшие меня. . . . милый — любимый. . . . вверх тормашками. . . . — Я ухожу, — приблизилась.

— Он твой старый знакомый?