Андрей Мелехов - Analyste

Миссионер, тоже не испытывавший чрезмерного энтузиазма по поводу воздухоплавания, с не меньшей ненавистью посматривал на самого Египтянина. Тот, с его лысой башкой, кудлатой бородой ярко выраженного потомка гиксосов и впавшими черными глазами, всегда вызывал у него лишь одно грешное желание: взять в мощную длань что-то удобно-тяжелое (да хоть и вот эту бутылку!) и, благословясь, треснуть Законодателя поперек его бандитской рожи. Миссионер даже замычал от внезапно переполнившего его чувства, чем вызвал любопытные взгляды своих нелюбимых соратников.

— Изжога? — с надеждой спросил Основоположник, отвлекшийся от созерцания эволюций пузыря на паровом ходу. — Вот я и говорю: надо чего попроще пить. Вернуться, так сказать, к истокам.

— Тебе дай волю, так мы бы все тут сейчас брагу хлебали. Да со скотиной спали. Крестьянином ты был, крестьянином и остался! До сих пор сопли под дерево горстью смахиваешь, — лениво изрек Египтянин.

— Не крестьянином, а рыбаком! — весело ответствовал Основоположник, никогда не обижавшийся на упоминание своего плебейского происхождения. — Это ты, дорогой, злобствуешь, потому что я последователей твоего Закона на раз-два переводил в единственно правильную религию. И переводил тысячами, да так, что ни один раввин до сих пор ни ангела сделать не может. Я, может, и рыбак простой, а смотри, чего добился природной харизмой да мученичеством своим беззаветным.

— Ну ладно, ладно, — примирительно молвил Миссионер, — в конце концов, за две тысячи-то лет мы сказали друг о друге все, что можно было сказать. Все мы тут мученики…

— Нет, не все! — радостно откликнулся Основоположник. — Ты вот, святейший отец, на кресте кверху лапами, как я, висел? А?! Ну-ка припомни, как ты помер! Вон Египтянина и то в пустыне свои же последователи задавили: не удержались, бедные. Про него и то воистину можно сказать, что мученик! А про тебя?

— Ну хватит! — с напряжением ответил покрасневший от злости Египтянин. — Мы давно без лицемерия признали, что нет между нами любви и вряд ли, Господь нам свидетель, будет. Давайте, как положено иерархам, кое-что конструктивно обсудим.

— Опять, что ли, про Аналитика разговор будет? — с интересом откликнулся Миссионер. — И чего ты, Египтянин, так взъелся-то на него? Чего он тебе сделал? Ну, подумаешь, уязвился не той девицей, принял пьянственнаго зелья да показал твоим кочевникам козью морду! Ну, наслаждения любострастные любит: так кто же из них, простых-то, не любит? Все мы знаем, что здесь и похуже душонки бродят. Ну, не евреянин: да ты сам-то кто? Гиксос? Египтянин?

Египтянин спокойно допил шампанское из флюта с наполеоновским вензелем и, шумно дыша, закусил икоркой. Миссионер и Основоположник внимательно следили за его гастрономическими действиями.

— А ведь ты и сам боишься его, — наконец, прожевав, тихо и уверенно сказал Египтянин Миссионеру. — Боишься, потому что непонятно, кто он и зачем тут взялся. И чего вдруг ваш убогий разумом Учитель решил за него вступиться…

— Учитель на то и Учитель, чтобы вступаться за самых, казалось бы, неподходящих. Не в первый и не в последний раз. Ты его хоть и не любишь, но признай: лучше человека в нашем заведении нет.

— В том-то и дело, что человека, — ехидно хмыкнул Египтянин, — вы-то, святейшие мужи, небось на другое рассчитывали, когда у меня последователей тысячами отнимали? Да и что вам с того, что он — самый лучший человек? Разве это он помог вам в иерархи вылезть? И пальцем не пошевелил! Забыли, что ли, кого благодарить надо? Хороший человек всегда по определению глупец. И чем лучше и благороднее, тем дальше надо от него держаться, потому что доброта его слепая хуже проказы!

— Он прав, — вмешался Основоположник, — мы боимся этого Аналитика как фактора нестабильности.

Египтянин и Миссионер, не ожидавшие таких мудреных слов от бывшего харизматического рыбака, с немым удивлением повернули к нему головы.

— Сейчас я вам кое-что продемонстрирую, — сказал Египтянин и материализовал из воздуха человеческую фигуру.

Фигура была не до конца одета и при ближайшем рассмотрении оказалась бывшим еретиком Галилео. Великий астроном был растерян и испуган. Египтянин с удовольствием отметил его встревоженное состояние. Вытянув сухую темную руку по направлению к Галилео, он наставил на него, как пистолет, длинный и кривой палец и спросил:

— Ты чем, блудодей, занимался?

— Собирался ванну принять, — ответил еще более обмерший от страха ученый.

— Ну, не дрожи, не дрожи, как Каин, — смилостивился Египтянин, — нас сегодня интересует твой новый друг — Аналитик.

— Да не друг он мне! — начал на всякий случай отнекиваться Галилео. — Меня архистратиг Михаил к нему приставил как проводника…

— А чего ж ты ему тогда свои часы подарил, грешник? — вкрадчиво поинтересовался Египтянин.

Галилео молчал, не нашедшись сразу, чего соврать.

— И что эти часы говорят по поводу его силы?

Галилео на секунду задумался.

— Этой силы у него не меньше, чем у любого из вас, отцы-иерархи. На самом деле, — тут Галилео несколько заколебался, — у него ее даже несколько больше.

Египтянин торжествующе посмотрел на ошарашенных коллег из Совета.

— А еще, — Галилео заторопился ублажить страшного иерарха, — он на Земле видел…

В этот момент Египтянин щелкнул пальцами и дематериализовал старика-звездочета. Миссионер при этом внимательно посмотрел на него, сделав себе пометку узнать, что же такое богопротивный Аналитик видел на исторической родине. Египтянин же с еще большей уверенностью продолжил:

— Итак, ни с того ни с сего в учреждении, столь успешно управляемом нами в течение тысяч лет, появляется живой человек, способный как минимум исцелять страждущих и оживлять умерших. Человек, явно не питающий должного уважения к нашим порядкам, развращенный излишним знанием и отсутствием слепой веры. Человек, к которому испытывает странную симпатию наш честный и бравый вояка Михаил. В общем, как сказал бы наш многомудрый коллега Основоположник, мы получили фактор нестабильности. Наверное, имея в виду, что вот мы сейчас сидим и пьем шампанское, принимаем парады, говорим с трибун полную ахинею, и нас за это любят, почитают и благодарят. Но появился фактор нестабильности, и у всех у нас возьми да проскочи тревожная мысль: а как бы этот фактор, если мы его прозеваем, не дал нам всем ногой под зад?

— А если это Сам? — осторожно спросил Миссионер. — Что, если он послан сюда его волею?

— А он и Распятого вашего сюда послал: ну и что? Живет себе, никого не трогает! Мы его здесь усмирили, поприжали, по-умному нейтрализовали, и ничего: не поразила нас десница Господня! Здравствует и процветает райский уклад под нашим мудрым коллективным руководством. В любом случае, если Сам решит, что мы не то делаем, он ведь скажет нам, как не раз говорил, не правда ли? — Египтянин заговорщицки ухмыльнулся.