Элджернон Блэквуд - Кентавр

Идея возникла как прозрение, и миссис Биттаси последовала ей, нисколько не сомневаясь. Если бы она начала раздумывать, то окончательно бы запуталась. А тут решение пришло само собой, чего она не ожидала и даже вообразить не могла.

Было очень тихо, безоблачное небо бледнело холодной синевой. Лес стоял притихший, настороженный. Он отлично знал о ее приходе. Наблюдал и следил за ней. Заметив момент, когда она вошла в лес, он беззвучно опустил позади нее невидимую преграду, заперев ее в своей стихии. Пока женщина бесшумно ступала по мшистым прогалинам, дубы и буки сдвигались в ряды, занимая позиции у нее за спиной. Они тревожно густо смыкались там, где она только что прошла. Ей стало ясно, что деревья собираются в непрерывно растущую армию, многочисленное сформированное войско, сосредотачиваясь на участке между ней и домом, отрезая пути к отступлению. Они с легкостью пропускали ее вперед, но, посмей она выбраться, узнала бы их с другой стороны — плотно скучившихся с враждебно наставленными на нее сучьями. От их числа становилось не по себе. Впереди деревья стояли негусто, оставляя просветы для солнечных лучей; но когда она оборачивалась, казалось, тесно сдвигались плечом к плечу, и свет солнца мерк. Они преграждали путь дню, собирая все тени, застыв безлистным, неприступным мрачным бастионом. Саму прогалину, по которой только что прошла миссис Биттаси, они поглощали без следа. Когда она — изредка — оглядывалась, пройденный путь терялся во мраке.

Но над головой еще сияло утро, и дрожащие, живые блики пробегали повсюду. Стояла «детская погода», как сама София всегда ее называла, такая ясная и безобидная, без тени угрозы, когда ничто не предвещает беду. Стойкая в своем намерении, миссис Биттаси, оглядываясь как можно реже, шагала медленно и осмотрительно в самое сердце молчаливых зарослей, все глубже и глубже.

И вдруг, выйдя на открытое место, куда беспрепятственно падал солнечный свет, она остановилась. Здесь царили покой и ясность. Мертвый, жухлый папоротник лежал здесь посеревшими кучками. Попадался и вереск. Повсюду вокруг стоявших и наблюдавших деревьев — дубов, буков, остролистов, ясеней, сосен, лиственниц — там и сям пристроился можжевельник. Женщина остановилась передохнуть на краю опушки, впервые игнорируя инстинкт, который гнал ее дальше. На самом деле она не хотела отдыхать.

Остановило ее пришедшее по воздушному телеграфу послание от мощного лесного источника.

«Меня остановили», — подумала она в приступе ужаса.

Миссис Биттаси огляделась. Тихое, древнее место. Ни ветерка. Ничего живого, ни малейшего признака жизни. Не слышно птиц, не видно кроликов, поспешно удирающих при ее приближении. Пугающая тишина, и странная тяжесть нависает свинцовой завесой. Сердце замерло у нее в груди. Может, отчасти почувствовала то, что испытывал муж, — ее вбирала туго сплетенная сеть из побегов, веток, корней и листьев?

«Так было всегда, — подумала она, не понимая, почему это пришло в голову. — Сколько существует лес, столько времени здесь было тихо и тайно. Ничего не изменилось».

Завеса тишины подтянулась ближе при этих словах, плотнее окутывая ее.

«Тысячу лет — я здесь тысячу лет. А вокруг — все леса мира!»

Такими инородными для ее темперамента были эти мысли, такими чужими ее отношению к природе, что она попыталась с ними бороться. Собрала все силы для противодействия. Но они все равно цеплялись и преследовали, отказывались исчезать. Завеса стала еще плотнее, тяжелее, будто ткань ее сгустилась. Сквозь нее с трудом проходил воздух.

Потом Софии показалось, что завеса заколыхалась, где-то в ней чувствовалось движение. Тайная, смутная сущность, что крылась за видимыми очертаниями деревьев, подступила ближе. Женщина, затаив дыхание, озиралась и напряженно вслушивалась. Деревья показались какими-то другими, может, оттого, что теперь она разглядывала их внимательнее. Они подверглись неуловимой, легкой метаморфозе, поначалу настолько незаметной, что ее едва можно было распознать, но она проявлялась все отчетливее. «Они дрожат и меняются», — вспыхнули в мозгу ужасные строки, которые цитировал Сандерсон. Менялись, они, впрочем, весьма изящно, при всей кажущейся неуклюжести существ такого размера. Вот повернулись к ней. И увидели ее. Так, по крайней мере, миссис Биттаси, перепуганная, восприняла это изменение, случайно подыскав объяснение. С этого момента все стало по-другому: раньше она смотрела на них со своей точки зрения, а теперь глядели они. Разглядывали лицо, смотрели в глаза, исследовали с головы до ног. Как-то недобро, враждебно наблюдали за ней. Прежде София, глядя на деревья поверхностно, толковала их по собственному усмотрению. Сейчас они предстали в ее сознании тем, чем они были на самом деле.

В неподвижной тишине они казались преисполнены жизни, более того, жизни, которая источала пугающие, нежные чары. Они околдовывали, пронизывали насквозь, подбирались к сознанию. Лес пленял своим очарованием. На этой полянке, веками остававшейся нетронутой, женщина приблизилась к скрытому биению жизни всего сообщества. Деревья сознавали ее присутствие и поворачивались посмотреть на незваную гостью мириадами глаз. Они безмолвно кричали на нее. А миссис Биттаси хотелось, в свою очередь, рассмотреть их, но с таким же успехом можно было глядеть на толпу, и она только торопливо переводила глаза с одного дерева на другое, ни в одном не находя того, что искала. Им было так легко увидеть ее — каждому в отдельности и всем вместе. Из рядов, собравшихся за ее спиной, все также глазели на Софию, но она сама не могла ответить тем же. А муж, похоже, мог. Пристальные взгляды шокировали, она чувствовала себя раздетой. Так много они видели в ней, а она в них — так мало.

Жалки были ее попытки ответить на этот пронизывающий взгляд. Постоянно переводя глаза, она все сильнее боялась. С ужасом сознавая себя в центре внимания леса-великана, она опустила глаза, чтобы снять напряжение давящего взгляда, а затем и вовсе закрыла, зажмурившись изо всех сил.

Но взгляды деревьев проникали даже сквозь веки в полную темноту, и спасения от них не было. А вокруг, она знала, все так же продолжал блестеть на свету вечнозеленый остролист, шуршали сухие дубовые листья, а иглы можжевельника все указывали в одном направлении. Рассеянный взгляд леса сфокусировался на ней, и как ни зажмуривайся, невозможно было спрятаться от него — всепроникающего взора великих лесов.

Не было ни малейшего ветерка, только там и сям одинокий листик на высохшем черенке быстро-быстро трепетал. Стражи леса притягивали внимание каждого дерева к ее присутствию. И она вновь, словно много недель назад, ощутила их сущность как прилив. Он начался. В памяти вспыхнуло воспоминание детских лет, проведенных у моря, и слова няни: «Прилив начинается, пора домой». И девочка, увидев массу все прибывающей воды, зеленой к горизонту, понимала, что та медленно наступает. Гигантская масса, безбрежная и неспешная, заряженная, по ощущению ребенка, серьезнейшей целью, приближается. Текучее тело моря подкрадывается под небом к той самой точке на желтом песке, где стоит и играет девочка. Вид прилива, мысль о нем всегда ошеломляли, внушая благоговейный ужас — как будто ее ничтожное существо вызывало приближение целого моря. «Прилив начинается, пора домой».