Элджернон Блэквуд - Кентавр

Только в одном он уступил ее пожеланиям. Согласился на домик на окраине леса, а не в чаще. И вот уже двенадцать лет они жили в мире и радости перед готовой разверзнуться пастью зеленого великана из переплетения зарослей, которые растянулись на много миль, в топях моховых болот, среди вековых деревьев.

Однако с возрастом, набирая годы и теряя силы, муж стал проявлять страстный интерес к улучшению жизни леса. Миссис Биттаси наблюдала за ростом этой страсти, поначалу посмеиваясь над ней, затем — даже подыгрывая, насколько могла искренне, позже — мягко возражая против нее, и, наконец, осознав, что все напрасно, стала бояться.

Каждый год они на шесть недель уезжали из своего дома в Англии, расценивая это совершенно по-разному. Для мужа отъезд означал мучительную ссылку, подрывавшую его здоровье; он томился по своим деревьям — их виду, звуку, запаху; но для жены это было освобождением от навязчивого страха. Отказаться на шесть недель от отдыха на ослепительно солнечном побережье Франции хрупкая женщина, при всем ее бескорыстии, никак не могла.

Когда прошел шок от заявления мужа, она глубоко, насколько позволяла натура, задумалась, стала молиться, даже втайне всплакнула — и, наконец, приняла решение. Долг жены приказывал повиноваться. Для стойкой маленькой христианки было очевидно: наказание свыше будет жестоким — хотя она и представить тогда не могла, насколько жестоким! — и женщина приняла его без малейшего вздоха, подобно великомученице. Муж не узнает, чего ей это стоило. Во всем, кроме одной-единственной страсти, его бескорыстие было столь же велико. Любовь, которую она испытывала к нему все эти годы, как и любовь к своему антропоморфному Богу, была глубокой и настоящей. Ей нравилось приносить себя в жертву им обоим. Кроме того, муж облек свое заявление в особую форму — вовсе не как личное пристрастие. С самого начала над ними довлело нечто большее, превозмогавшее поиск компромисса.

— Я чувствую, София, что это выше моих сил, — неспешно произнес он, вытягивая ноги к огню и глядя на пламя поверх носов грязных ботинок. — Для меня и долг, и радость оставаться тут, с лесом и с тобой. Вся моя жизнь глубоко укоренилась здесь. Не могу дать название связи своего внутреннего мира с этими деревьями, но, разлучившись с ними, я заболею — или даже умру. Я все слабее цепляюсь за жизнь, а здесь получаю заряд энергии. Лучше объяснить не могу.

Он пристально посмотрел на жену, сидящую напротив, — та увидела, насколько серьезно его лицо и как решительно блестят глаза.

— Дэвид, неужели ты так сильно это чувствуешь? — воскликнула она, напрочь забыв о чае.

— Да, — ответил он. — И не только телом, но и душой.

Казалось, из сумеречных теней сгустилась неизбежность и ощутимо встала рядом. Проникнув не через дверь или окно, она заполнила все пространство между стенами и потолком и поглотила тепло домашнего очага. Софии вдруг стало зябко, ее охватили смятение, страх. Словно зашелестела листва под порывом ветра. Прямо здесь, в комнате, он разделил их с мужем.

— Есть нечто, — пролепетала она, говоря о жизни в целом, — чего нам не дано знать.

Помолчав несколько минут, муж, однако, лишь повторил без тени улыбки:

— Лучше объяснить не могу. Есть глубокая, непреодолимая связь… некая таинственная сила, которую они излучают, позволяет мне чувствовать себя бодрым и веселым… живым. Если не можешь понять, постарайся, по крайней мере, простить. — Голос его смягчился, стал нежнее, тише: — Знаю, мое себялюбие кажется просто непростительным. Но я ничего не могу поделать; все деревья, весь этот древний Лес, слились воедино, даря мне жизненные силы, и стоит уехать…

Биттаси осекся и обмяк в кресле. София почувствовала комок в горле; ей стоило большого труда справиться с ним, но она подошла и обняла мужа.

— Дорогой, — прошептала она, — Бог укажет путь. Мы примем Его руководство. Он всегда направлял нас.

— Меня приводит в отчаяние собственный эгоизм… — начал он, но миссис Биттаси не дала ему закончить.

— Дэвид, Он направит. Ничто тебе не повредит. Ты никогда не был себялюбивым, и мне невмоготу слышать от тебя такие слова. Путь, который откроется, лучший для тебя — для нас обоих.

Она поцеловала его, не позволяя ответить; сердце выпрыгивало из груди, она переживала за мужа гораздо больше, чем за себя.

Потом он предложил ей уехать одной на более короткий срок, остановившись на вилле брата с племянниками, Алисой и Стивеном, — их дом всегда был открыт для нее.

— Тебе нужно сменить обстановку, — сказал он, когда служанка уже зажгла лампы и ушла. — Ты нуждаешься в этом так же сильно, как я — страшусь. До твоего возвращения как-нибудь справлюсь со своим страхом, мне будет спокойней, если уедешь. Не могу покинуть лес, который так люблю. Чувствую даже, София, — выпрямившись в кресле, он взглянул на нее и продолжил полушепотом, — что я никогда не смогу больше его покинуть. Вся моя жизнь, все счастье — здесь.

Идея оставить мужа наедине с этим лесом, который полностью им управляет и теперь будет действовать беспрепятственно, казалась совершенно неприемлемой, и миссис Биттаси остро ощутила укол ревности. Он любил лес больше нее, раз ставил его на первое место. За словами прятались невысказанные мысли, от которых становилось так нелегко на душе. Призрак Сандерсона ожил и пролетел прямо у нее перед глазами. Весь разговор, а не только эта фраза, подразумевал, что ни Биттаси не может покинуть деревья, ни они не могут остаться без него. Как он ни старался умолчать, но все же выдал этот факт, что породило сильнейшее напряжение, прорвавшее границу между предчувствием и предостережением, перейдя в несомненное смятение.

Дэвид ясно чувствовал, что деревья будут скучать по нему — те, о которых он заботился, защищал, охранял, любил.

— Я останусь с тобой, Дэвид. Мне кажется, я тебе нужна, ведь правда? — излились слова, полные страсти и задушевности.

— Больше, чем когда-либо, милая. Бог вознаградит тебя за бескорыстие. И твое самопожертвование, — добавил Биттаси, — предельно велико, потому что ты не можешь понять то, что вынуждает меня остаться.

— Может, поедем весной?.. — с дрожью в голосе спросила София.

— Весной — можем, — мягко ответил он почти шепотом. — Тогда я им не буду так нужен. Весной их может любить весь мир, а зимой они одиноки и забыты. Вот тогда я особенно хочу остаться с ними. Чувствую даже, что мне следует так и сделать… я обязан.

Вот так, без дальнейших обсуждений, было принято решение. По крайней мере, миссис Биттаси больше не задавала вопросов. Хотя не могла заставить себя проявить больше сочувствия, чем было необходимо. Чувствовала, что, сделав так, позволит мужу говорить свободно о том, чего просто не могла вынести. И не смела рисковать.