Ольга Белоусова - Перекресток волков

— Чепуха это все, — упрямо сказал Кис. — Мы просто пытаемся объяснить собственные ошибки вмешательством иных сил. Помните, было время, когда буквально все видели летающие тарелки? Теперь модно охотиться на оборотней. Это отвлекает людей от насущных проблем и в то же время не дает расслабиться.

Я пожал плечами. Бездоказательный спор — пустой спор. Время, затраченное впустую.

— Чепуха? — задумчиво переспросил Андрей. — Может быть… Только вот когда ты, Кис, последний раз был в нашем лесу?

— Сейчас собираюсь, а что?

— Зачем?

— Мы заказ получили. Хорроший такой заказ. Пять тысяч авансом, остальное — по факту.

— Ого! — удивился Андрей. — Хэппи нью еа!

— Кис, тебя когда-нибудь посадят, — флегматично заметил Марат.

— Для этого нужно сначала меня поймать.

— На каждую, даже очень хитрую лису, находится свой удачливый охотник.

— Спасибо за добрые слова на дорожку.

— И как это удачно, что у нас запрещена вырубка леса! — радостно сказал Андрей.

— А она запрещена? — спросил я.

— И давно, — усмехнулся Марат. — Наверное, ты — единственный во всем городе, кто этого не знает.

Теперь знаю.

— Слышал, прошлым летом выше по реке леса горели? — продолжал просвещать меня Марат. — По официальной версии, причина тому — жаркая погода. А если не официально, то просто кто-то нашел удачный способ скрыть незаконную вырубку.

Я вспомнил мать Антона. Она сошла с ума после гибели сына. Сколько еще раз я буду возвращаться к этому?

— Очень удачный способ, — Кис натянул куртку, посмотрел на меня долгим, почему-то насмешливым взглядом. — Придраться не к чему. Ни свидетелей, ни преступления как такового. Только вот животных жалко. Ну все, парни, я ушел.

— Может, не надо? — Андрей принялся листать мою книгу. — Там холодно и мерзко. Там темно. И еще там дикие звери. Волки и медведи. Видел волков в зоопарке? В лесу они гораздо страшнее…

— Ты еще скажи, что там оборотни водятся, — издевательски бросил Кис. — Совсем уже помешался на своей фантастике!

— Может, и водятся… — задумчиво встрял Марат.

— Вот я и проверю!

— Может, не надо?

— Ты что, считаешь меня трусом?! — вспылил Кис.

— Не заводись… Просто останься, и все, — повторил Андрей, прекрасно, впрочем, сознавая, что своими словами лишь подливает масла в огонь. Кис был очень азартным и неуравновешенным. Я понял это давно и долго удивлялся, как ему доверили опекунство над тремя детьми. — Где ты взял эту книгу, Ной?

— У тебя на полке.

— Да? Надо же! Я потом почитаю.

Хлопнула входная дверь — Кис ушел. Андрей и Марат не обратили на это никакого внимания. Они продолжали обсуждать проблему наличия оборотней в нашем лесу. Я мог бы разрешить их спор, но чужие споры меня никогда не интересовали. Я просто смотрел в окно…

… Новолуние. Знаю, есть волки, которые предпочитают охотиться именно в новолуние. Говорят, в такие ночи лунный свет не слепит глаз.

Я смотрел в окно на мертвое пустое небо и думал, почему не остановил Киса. Я думал об этом и на следующее утро, когда, втягивая носом холодный воздух, искал следы Киса в лесу. И потом, когда тащил его на себе, проваливаясь в тяжелый снег, я тоже думал об этом. И не находил ответа.

Кис так и не пришел в сознание. Я был рад этому, потому что не представлял, как посмотрю ему в глаза. Его, как и тех двоих, что были с ним в лесу, убил волк. Такие раны ни с чем не спутаешь.

— Я поняла… Ты чувствовал вину?

— Вину?.. Мне не в чем было себя винить. Нет, не вину — сожаление. Мы могли бы стать друзьями…

Больница была старой и убогой. Я не видел других, и мне не с чем было сравнивать, но стены, выложенные голубым кафелем, грязный, весь в трещинах высокий потолок и кровати с тонкими жесткими матрасами и застиранным бельем, не производили угнетающего впечатления.

Помещение, в котором лежал Кис, видимо, задумывалось архитекторами как часть коридора. Врачи перегородили нишу ширмами, пространство заставили кроватями и тумбочками и гордо именовали все это палатой номер четыре-двенадцать.

Я смотрел на бледное лицо Киса, на почти мертвые уже руки, опутанные прозрачными нитями капельниц, на тусклый красноватый кружок зимнего солнца, с трудом пробивающийся сквозь не на шутку разыгравшуюся метель. Смотрел и смотрел, ни о чем не думая. Мне не о чем было думать.

Снегопад спрятал и грязь городских улиц, и кровь леса, и это было хорошо. Мне виделось, как крупные колючие снежинки сковывают холодом старенький грузовик и человеческие тела, равнодушно засыпают их, выравнивая холмики могил. Когда я пришел, те двое уже не дышали. Их изломанные фигуры издали напоминали тряпичные куклы, их кровь затопила снег вокруг, прожгла его, кажется, до самой земли, их боль растворилась в звенящем чистотой воздухе. Я ушел из дома, потому что убил человека. Я вернулся домой, пусть всего лишь на несколько минут, для того чтобы найти убитых не мною.

А Кис еще был жив. У него была потрясающая тяга к жизни, но я знал, что нет на свете такой силы, что могла бы поспорить с судьбой. Судьбой Киса была смерть. Он умирал, он умер бы в лесу, и снегопад сотворил бы над ним свою могилу, но я принес Киса в город. Если бы он не вернулся, Кроха, Марат, Андрей так никогда бы и не поверили в его гибель. Они бы ждали его, ненавидели за то, что он их бросил, но все равно продолжали бы ждать. Флакончик духов — пустые надежды. С пустыми надеждами сложно жить дальше.

Кис дышал неровно, тяжело. Марат что-то спрашивал у врача, но я не слушал их, я вслушивался в дыхание смерти и вспоминал Антона. Нам было лет по пять, когда мы поссорились в первый раз. Кажется, мы выясняли, чей папа самый главный, самый смелый, самый-самый… Я был сильнее, поэтому в том споре лидерство осталось за моим отцом. С тех пор мы ссорились постоянно. Но — я знал это твердо — у меня не было друга ближе и вернее, чем Антон. В тот последний день мы тоже ругались. Сначала Антон утверждал, что сумеет поймать бельчонка голыми руками; потом я предлагал выследить людей, чей запах разносился на весь лес. Потом начался пожар, и я нес на себе бельчонка и друга. Потом Антон умер…

Кис еще дышал. Кроха аккуратно поправил одеяло, укрывая ему плечи, хотя в палате было невероятно жарко, взял меня за руку. Он не знал, не понимал, что Кис не выживет. Никто не знал, кроме меня.

Мы вышли в коридор.

На затоптанных ступеньках больничной лестницы сидел парнишка. У него были грустные карие глаза и уродливый свежий рубец через всю правую щеку, теряющийся в густых светлых волосах. Со смесью удивления и брезгливости он вертел в руках какую-то бумагу.

— Привет, — сказал Кроха, опускаясь рядом.

— Здесь грязно, — не поворачивая головы, бросил парень.