Дорис Лессинг - Воспоминания выжившей

Вверху то же, что и внизу: коридор, двери, площадка в середине. Только здесь не плоская площадка, а провал, колодец. Народ роится, жужжит. Двери повсюду нараспашку. Обстановка, как у входа на блошиный рынок: народ с тюками и мешками, кто-то толкает груженую детскую коляску со скрипящими вихляющимися колесами. Мужчина осторожно несет что-то, завернутое в толстое шерстяное одеяло, на голове, опасаясь повредить ценный груз. Сквозь дверь напротив лифта видна громадная куча барахла, до самого потолка. В куче роются детишки, сортируют вещи. Один из них заметил Эмили и пояснил:

— Только что привезли. Разбираем.

— Молодцы! — улыбнулась она.

Я заметила его готовность объяснить Эмили все, что ее заинтересует. Далее мы, обогнув гору вещей, прошли через пролом в стене, как будто возникший в результате взрыва бомбы. Дыра пропускала людей и тележки с рассортированным имуществом. В следующей комнате сплошь всевозможные емкости: кувшины, вазы, бутылки, горшки из различных материалов, от стекла до картона. Их таскали из соседней комнаты около дюжины ребятишек. В чем рынки подобного рода никогда не испытывали недостатка, так это в рабочей силе. В углу помещения застыли двое молодых людей с пистолетами, ножами и кастетами — охрана. В следующей комнате охраны не оказалось, ибо товар, находившийся там, спросом не пользовался. Здесь мы увидели электроприборы вроде тех, что приволокли с собой на столике-самокате.

Мы немного постояли, глядя на детей.

— Им здесь платят, — пояснила Эмили. — Или они выбирают что-то из вещей. Сюда даже школьники прибегают.

Действительно, среди знакомых уличных оборванцев я заметила и нескольких получше одетых, более ухоженных, а главное, выделяющихся надменным выражением лица, показывающим, что они лишь ненадолго снизошли до этого недостойного занятия. Точно так же в прежние времена дети из среднего класса подрабатывали на каникулах на упаковке товаров, продавцами и официантами. Заметила бы я это и сама, но Эмили ускорила процесс. Вообще она показывала, что знает, что для меня лучше, и, когда я не успевала что-то сообразить сама, охотно разъясняла непонятное. Сюда народ сносил свое имущество, дабы покинуть город налегке, а следом подходили торговцы и отдельные покупатели. Здание капитальное, перекрытия мощные, можно не опасаться, что обрушатся под тяжестью множества сосредоточенных здесь вещей. Мистер Мехта приобрел права на близлежащую свалку, прежде чем все свалки захватило городское управление, и вел дело вместе с несколькими компаньонами, среди которых был и отец Джеральда, ранее делавший деньги на производстве косметики. Со свалки сюда стаскивали то, что можно было пустить в продажу, толпами валили продавцы и покупатели, товар отправлялся на уличные рынки и в лавки.

Здесь же ремонтировали то, что можно было починить, вернуть к жизни. Этим, в основном, занимались люди старшего возраста. Мы видели, как портнихи латали одежду, ремесленники ремонтировали мебель и металлическую посуду. Не было недостатка в зрителях и советчиках. В углу устроился старик часовщик, окруженный плотным кольцом любопытных. Дети и взрослые, затаив дыхание, следили за работой с точными механизмами, напирали так, что охранник сдерживал их и даже отталкивал дубинкой.

Подальше женщина занималась очками: перебирала оправы, приспосабливала линзы. На стене перед ней висела таблица для проверки зрения, пользуясь которой, она тут же продавала очки желающим, выстроившимся в очередь. Окулист из прежней жизни… И при ней тоже толпа болельщиков. Мастеровые чинили стулья, корзины, работал точильщик ножей-ножниц — мы попали в музей старых ремесел с посетителями и охраной.

Чего только не было в помещениях, сквозь которые мы прошли! Бечевки и веревки, бутылки и бутыли, груды пластмассовых изделий и пленки, металл во всех видах, провода, изолента, книги, головные уборы и одежда… В одной комнате мы увидели вещи совсем новые, попавшие на свалку в пластиковых мешках, совершенно не запачканные. Зонтики, искусственные цветы, коробка, заполненная пробками…

И везде народ: покупатели, продавцы, работники и зрители. И даже кафе работает в маленькой комнатушке. Фиточай, выпечка, спиртное. Многие под хмельком, но здесь можно и без спиртного захмелеть. Трудно отличить пришедших сюда с целью от тех, кого пригнало любопытство. Какая-то многоязыкая толпа, доброжелательная, блюдущая порядок, выполняющая указания охранников, быстро улаживающая редкие недоразумения. Люди шутят, хвастаются приобретениями, обмениваются вещами без посредников, и охрана им в этом не препятствует. Главная цель здесь — создать толпу, усилить поток людей и товаров.

Мы обошли весь этаж и вернулись в комнату электроприборов. У нас приняли товар, выдали несколько талонов. Поскольку идея подняться на этот рынок принадлежала Эмили, я предложила ей распорядиться полученными талонами. Эмили усмехнулась. Очевидно, она полагала, что я надеялась много чего приобрести за сданные электроигрушки. Я, однако, понимала, что наши электроприборы годятся разве что на разборку, чтобы из составляющих их деталей изготовить что-либо более приличествующее ситуации. Эмили захотелось обзавестись сковородой для своего с Джеральдом хозяйства — с моего разрешения разумеется. Я не возражала, и мы отыскали сковороду, эмалированную кастрюлю, пластмассовый тазик, щетку-сметку — за все электрооборудование, когда-то дорогостоящее.

Вернувшись домой, Эмили сбросила маску напускной веселости, предназначенную лишь для того, чтобы вытащить меня с моей территории на ее — на ярмарку в верхнем этаже, — и уселась, пристально глядя на меня. Полагаю, она размышляла, понимаю ли я, что вещи для нее означают иное, нежели для детишек типа Джун: в каком-то отношении они ей более дороги, а в другом — ничего не стоят. То есть не принадлежат людям так, как принадлежали раньше. Собственно говоря, некоторые были в таком положении и раньше, задолго до того, как рухнула традиционная шкала ценностей. Люди издавна развлекались экспериментами с коммунализмом. А такие люди, как Райаны, не нуждались в идеях и теориях, они и без всяких теорий вольно обращались с понятиями «мое» и «твое». Фамилия Джун — Райан. Ее семья стала настоящим кошмаром для местной администрации задолго до крушения старого порядка. Райаны… Но о них позже.

Хотя, собственно… к чему откладывать эту тему? Какая разница, где о них рассказать? Может быть, мне так же не хочется заниматься этой неудобоваримой семейкой, как не хотелось с нею связываться муниципальным властям? Возможно, все дело в том, что Райаны не вписываются в теории развития общества — зато неразрывно связаны с практикой, с реальностью?