Георг Мордель - Сонарол

– Берите чашку в левую, а палочки в правую, – сказал Локк, – и хорошенько макайте каждый кусок в соус. Ваши будущие коллеги вряд ли угостят вас национальной кухней.

Около нас остановился буддийский монах в оранжевом хитоне, бритоголовый, с запавшими глазами. На поясе у него болталась кожаная сумка. Повар с поклоном расстегнул сумку и положил туда кусок рыбы, что жарилась для нас. Монах деловито проверил, хорошо ли бирманец застегнул сумку и, не сказав ни слова, двинулся дальше.

– Вот истинная власть в этой стране! – Локк проводил монаха взглядом. – Вам, конечно, об этом говорили, но одно дело знать понаслышке, другое – видеть. Здесь, куда ни кинь, каждый мужчина и каждая женщина прошли через монастырь. Монастырь – это начальная школа и ремесленное училище, там учат детей грамоте, а молодёжь семейной жизни. Но и после обязательного служения жрецам верующие остаются их резервистами, и ни одному правительству в мире не платят такой обширной и постоянной дани, как оранжевым монахам.

Наш нынешний посол может претендовать на высшую награду конгресса: вот уже пять лет, как мы участвуем в приношении даров Будде, и это самый умный шаг, предпринятый в этом краю кем-либо из европейцев.

– Если я правильно понял, у католической миссии не слишком много шансов стать центром притяжения для местного населения.

– Вот именно. Туда, если и ходят, то потому, что миссия заменяет кино и театр, а главное, магазин, торгующий в кредит. У вас будет хорошее прикрытие.

Я попробовал рыбу – она была полусырая и отдавала соей.

– Есть люди, которые годами не могут привыкнуть к здешнему климату, -участливо заметил капитан. – Но где ещё вам будут платить столько же?

– Мой шурин поехал к Уэстморленду, ему платили 70 долларов за вылет, и его сбили над Хайфоном. Нэнси осталась с годовалой дочкой.

– Тут мы ведём себя иначе. Они начнут ещё не скоро.

– Но всё-таки начнут?

Локк удивился:

– А как вы думали? Копните глубже, может, из ста наших политиков вы и наберёте десяток, которые даже втайне не думают, что нам придётся убираться. Всё дело в том, кого мы тут оставим после себя: красных или националистов? Посмотрите вокруг: базар затоплен нищими. Самым везучим удаётся заполучить место на сампанке, в которую у нас сели бы разве что самоубийцы. А город -это всего лишь оазис, дающий весьма смутное представление о пустыне. Им нужна земля, нужна хотя бы горсть риса на завтрак, обед и ужин. А что мы можем предложить? Прелести многопартийных выборов и жевательную резинку, пусть даже местного производства? Азия будет красной или полосатой, как вам угодно, но без нас.

– Пойдёмте пешком, – предложил капитан, – вам нужно больше двигаться и глубже дышать – это помогает. И потом, я хочу выпить: заглянем в хилтоновский бар на крыше.

Мы выбрались из толчеи и переулком вышли на главную улицу. Вдоль тротуаров стояли полицейские и солдаты, по асфальту катил "линкольн", широкий, как авианосец. По бокам стрекотали мотоциклы.

– О, вам везёт! – сказал Локк. – Первый день в столице, и лицезреете самого президента.

Я не сразу разглядел в огромном кузове щуплого старичка в тёмных очках с каким-то блюдцем на груди.

– Наконец-то ему дали вожделённый орден! – капитан был явно недоволен. – Вы видите того мужчину, рядом с президентом? Наш посол. Теперь он провожает его превосходительство домой и раскланивается на все стороны. Церемонии – пагубная страсть здешних властей, никак не могут забыть, что являются дальними родичами сиамских императоров, а те имели по триста жён и по сорок титулов. Сам старик ничего не стоит, не больше, чем суфлёр в кино, но я знаю парней, которым поручена его безопасность: я им не завидую. Я бы категорически запретил возить напоказ такие мишени, но эта кукла обожает парады. Ему хотели дать "Крест за заслуги", а он потребовал чего-нибудь побольше – крест показался ему слишком маленьким. Сами они заказывают для себя ордена с суповую тарелку, пришлось откопать что-то похожее…

Локк не договорил. Из-под верёвки, которую держали солдаты, вынырнул человек в оранжевом хитоне, выбежал на середину улицы, вылил на себя что-то из кувшина и поднёс спичку.

– Давайте уходить! Быстрее! – скомандовал Локк. – Сейчас начнётся свалка – полиция будет разгонять толпу, нас могут затоптать.

– Но он горит! – закричал я.

Капитан пожал плечами.

– Спектакль рассчитан на нашего посла. Они превращают себя в живые факелы из протеста против войны во Вьетнаме. Азиатский фанатизм, помноженный на наивность.

Раньше я только знал, что человек способен от ужаса обвисать, точно проколотая шина, превращаться в ничто, как хирургические перчатки, упавшие в кислоту. Теперь я видел, как страх убивал нашего посла – его лицо из белого стало серым, как маска Фантомаса, а он всё не догадывался сесть.

– В первый раз меня просто вывернуло наизнанку, – признался Локк, – а потом я понял: не надо стоять слишком близко. Жаль Уоррена, ему может крепко влететь – мы не прощаем, когда охрана даёт такого маху.

Он ещё долго не мог успокоиться: они были с Уорреном друзьями. Мы уже летели в Тха-Калор, когда Локк сказал:

– Во всяком случае, азиаты умеют умирать без лишних слов. Вам будет легче, чем у Линдмана.

Я увидел миссию святой Лауренсии в полдень 15 февраля, когда вертолёт уже почти коснулся земли. Миссия была хорошо упрятана в джунглях, только с реки открывался коридор ярдов в сто: бамбуковая набережная, белая колокольня с крестом и памятник на могиле первого миссионера – железное распятие в рост человека.

Прилёт машины не вызвал оживления. Набережная оставалась безлюдной, если не считать отца Дрю, который встречал меня, и двух парней в трусиках, которые встречали мой багаж.

Отец Дрю повёл меня по своим владениям. За церковью стояла школа -приземистое строение под лиственной крышей. В классе сидело восемь ребятишек, отец Джосия показывал им диафильм о распятии Христа. Лицо Иисуса было круглым и желтым.

– Мы не хотим, чтобы у них сложилось впечатление, будто Всевышний -европеец, – пояснил отец Дрю.

Я кивнул. Мне вспомнилось, как мы с Клэр ходили в негритянскую церковь слушать проповедь Мартина Кинга. Там над алтарём возвышалось распятие – у Спасителя были толстые губы и курчавая голова.

– Видишь, – шепнула Клэр, – всё равно мы все молимся только своему богу.

– На ночь дети уходят, – продолжал Дрю. – Мы даём им с собой лепёшку, для многих семей – это единственная еда в сутки. В этих местах хронический неурожай.

Он показал мне также лазарет. Там лежало человек десять – у всех отчётливые симптомы авитаминоза. Два монаха в чёрном, подоткнув рясы, мыли пол.