Вильям Александров - Блуждающие токи

— Ну, что, Георгий Максимович, продолжим спор на зеленом поле, как выражаются футбольные комментаторы?

Жора Кудлай азартно хватал кий. Он играл резко, темпераментно, с треском клал шары. Но выиграть у Лаврецкого ему, как правило, не удавалось. Своим мягким, кошачьим шагом Лаврецкий ходил вокруг стола, выбирал невзрачный, незаметный шар, очень плавным, почти балетным движением посылал его в непонятном направлении, и тот, едва коснувшись другого шара, каким-то чудом вкатывался в лузу. Жора нервничал, бил с оттяжкой, шары летели через борт. Он выставлял, потом нагонял, но догнать Лаврецкого уже не мог — с тихим, словно извиняющимся стуком у Лаврецкого падал последний шар, и он вежливо осведомлялся:

— Еще одну?

Это было у них что-то вроде застарелой болезни. Жору снедала жажда хоть раз выиграть, Лаврецкого же — чисто спортивное желание не проиграть. Когда между ни" ми разгоралась баталия, собирались почти все, даже Женя приходила болеть.

С появлением Хатаева положение изменилось. Впервые он взял кий у расстроенного Жоры вскоре после своего появления в лаборатории. Лаврецкий только что произнес свою соболезнующе-учтивую фразу: "Еще одну?", как Хатаев, дотоле молчаливо выглядывавший из-за спин болельщиков, вдруг шагнул к Кудлаю и сказал: "Разрешите попробовать?"

Он сделал два или три удара, и стало ясно, что перед Лаврецким, достойный противник. Играл он тоже азартно, резко, но гораздо расчетливей, чем Жора. Он далеко не всегда забивал, но очень внимательно следил за тем, что останется после его удара, старался разрушить малейшую возможность забить шар после него. Сразу почувствовалось, что играть Лаврецкому стало труднее, но интереснее, он даже оживился, но играл все так же плавно и тонко, проявляя порой чудеса биллиардного искусства. Когда на столе осталось два шара, и оба стояли по одному борту, он красиво послал один из них винтом, и тот, совершив немыслимый пируэт, закатился в противоположную угловую лузу. Все вокруг невольно ахнули, а Хатаев развел руками, положил кий на стол и сказал;

— Ну, такого, по-моему, даже в кино не бывает! Магниты вы там наставили, что ли! Может, еще одну?

— Что ж, — согласился Лаврецкий и посмотрел на часы, — двадцать минут еще в моем распоряжении. А больше нельзя. Разбивайте.

Федор разбил, и Лаврецкий сразу же положил два шара.

— Ну, знаете! — усмехнулся Федор. — Впервые получаю удовольствие от игры с начальством.

— То есть? — Лаврецкий поднял брови.

— Да, понимаете, все не везло мне. Попадались такие начальники, что на полном серьезе я играть не мог, приходилось хитрить.

— Поддавались? Ай-я-яй, какая примитивная лесть!

— В том то и дело, что все оборачивалось против меня.

— Как это?

— А вот так. Вы никогда не замечали — когда расслабляешься, стараешься играть абы как, шары, как назло, сами падают…

Лаврецкий даже поднял голову от удивления. Он потрогал свою аккуратную острую бородку, причмокнул губами.

— Эт-то, знаете, новое. Но, в общем, можно понять… Да-да, с точки зрения психологии тут, знаете, что-то есть… Итак, вы старались поддаваться, а шары, как назло, забивались, и ваш начальник все время оставался в проигрыше?

— Вот именно.

— Теперь понятно, Игорь Владимирович, почему он скачет с места на место, — вмешался Гурьев. — Помните, вы даже обратили внимание на его трудовую книжку: уж больно часто переходит…

— Верно! С таким подчиненным, который все время обыгрывает, я бы тоже не ужился. Это ж невыносимо!

— Но я старался проигрывать, — воскликнул Федор, — честное слово!

Это получилось у него так искренно, что все вокруг расхохотались, и Лаврецкий тоже.

С тех пор у них пошло: как только выдавалась свободная минута, они брали кий, и тут же вокруг стола собирались почти все — было интересно.

В один из таких дней, когда встреча закончилась два — один в пользу Федора, Лаврецкий поднял брови, чуть усмехаясь, глянул на своего партнера, потом окинул быстрым взглядом стоящих рядом Кима, Гурьева, Жору.

— Зайдемте ко мне, — сказал он многозначительно и сделал жест рукой, означающий, что приглашение относится ко всем.

Они пошли за Лаврецким в его кабинет, а Федор поглядел на Кима и сказал: "Ну вот, я же говорил!". Ким рассмеялся и похлопал его по плечу.

Они расселись вдоль стен, но Лаврецкий пригласил их поближе, к своему столу, и, когда они все придвинулись, сказал, обращаясь к Федору:

— Ну, ваши успехи на поприще биллиарда столь очевидны для всех, что комментарии, как говорится, излишни… Теперь меня интересует, так ли блестяще обстоят ваши дела на поприще науки.

Федор встал, но Лаврецкий махнул рукой.

— Сидите, это ж не официальный доклад. Просто мне хотелось узнать, что вы успели за прошедшее время… Я вас не тревожил, не торопил — вы знаете, мне хотелось, чтобы вы освоились, осмотрелись, вникли в существо проблемы. Хватило вам на это времени?

— По-моему, да, — сказал Федор. — Спасибо.

— А вы как считаете? — спросил Лаврецкий у Гурьева.

— Мне кажется, Федор Михайлович делает успехи. Явные… Я имею в виду те соображения, которые излагал мне Федор Михайлович недавно по поводу своей темы.

— Интересно, — Лаврецкий обернулся к Федору, и тот смущенно пожал плечами.

— Дело в том, что эти мысли, эти соображения… Они не все мои собственные… — Федор посмотрел в сторону Кима и увидел, что тот укоризненно качает головой.

— Не ваши собственные? А чьи же? — Лаврецкий снял очки и стал протирать стекла, близоруко щурясь, он обвел всех недоуменным взглядом, и тогда Ким сказал:

— Федор Михайлович слишком мнителен, по-моему, Если он советуется с друзьями, то это вовсе не значит…

Не дал ему договорить Лаврецкий. Он надел очки и теперь выглядел как обычно — чуть насмешливо и доброжелательно.

— Вы правы, — сказал он, — никакого значения сейчас, на первых порах, это не имеет, все в порядке вещей. Итак, что же вы придумали?

Федор стал излагать то, о чем они говорили с Кимом в тот вечер у него дома, стал набрасывать возможные варианты новой схемы…

Лаврецкий с интересом следил за ходом мысли, потом сказал

— Что ж, для начала вполне достаточно. Главное, что вы ясно представили себе задачу. Это хорошо. Однако, помимо теоретической, есть еще и практическая, даже, я бы сказал, организационная сторона дела. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Н-нет, не совсем…

— Сейчас объясню.. — Лаврецкий придвинул к себе толстую папку, раскрыл ее, развернул лист синьки. Через весь лист, из угла в угол, проходила ломаная линия.

— Вот, — сказал он, — проект кабельной линии. Конечно, было бы идеально, если бы уже сейчас, до прокладки, можно было бы точно вычислить значение токов утечки и точно определить места установки дренажных станций. Но на современном уровне теории мы еще не можем этого сделать. Пока мы только приближаемся к этому, вы знаете. — Лаврецкий посмотрел на Федора, и тот кивнул головой.