Энтони Берджесс - Вожделеющее семя

Испуганно вздрогнув, часовой ожил и, вытаращив глаза, направил на Тристрама винтовку.

— Пропустить! — скомандовал Тристрам.

— Откуда вы взялись?! — Довольно тупое лицо часового выражало тревогу.

— Вы что, не видите моего звания? — взорвался Тристрам.

— Дайте мне пройти! Проведите меня к начальнику караула!

— Простите, сержант. Я вроде как обалдел. Первый раз вижу, чтобы кто-нибудь пришел с этой стороны!

Пока все шло хорошо.

Часовой приоткрыл створку ворот, провизжавшую колесиками по земле.

— Сюда, пожалуйста, — проговорил он, хотя никакого другого выхода здесь и не было, — сержант.

Часовой провел Тристрама к домику караульного помещения, открыл дверь и пропустил его внутрь.

С потолка караулки свисала желтая, как апельсин, маломощная лампочка, на стене висели инструкции в рамочках и карта. Нос капрала Хейзкелла сработал удивительно точно: это была карта Ирландии.

За столом, положив ноги на стул, сидел капрал и чистил ногти. Прической и выражением лица он смахивал на Шарля Бодлера.

— Встать, капрал! — рявкнул Тристрам.

Капрал вскочил, в панике уронив стул. Он был напуган офицерским акцентом Тристрама больше, чем его нашивками.

— Хорошо, — проговорил Тристрам. — Садитесь. Вы начальник караула?

— Сержант Форестер. Он спит, сержант. Я его разбужу!

— Не беспокойте его. — Тристрам решил врать напропалую.

— Мне нужен транспорт. Где я могу добыть какой-нибудь транспорт?

Капрал выпучил глаза в точности так, как пучит их сам Шарль Бодлер на своем дагерротипе.

— Ближайший автопарк находится в Дингле… Смотря куда вы хотите ехать.

— Мне нужно доложить об этом последнем шоу, — ответил Тристрам. — Можно взглянуть на карту?

Он подошел к карте, на которой был изображен разноцветный неуклюжий зверь, называвшийся Ирландией.

Дингль находился, само собой, на берегу залива Дингль. Заливы Дингль и Трали вгрызались в территорию графства Керри, образуя полуостров. Глядя на карту, Тристрам все понял: на многих островках и выступах западного побережья красовались флажки Министерства обороны. По всей видимости, Правительство Единой и Неделимой Ирландии сдало эти территории в аренду британскому Министерству обороны для организации псевдотренировочных лагерей.

— Угу, угу, — гмыкал Тристрам, разглядывая карту.

— А где находится то место, куда вы хотите добраться? — спросил капрал.

— Вам бы следовало подумать, прежде чем задавать такой вопрос, — укоризненно проговорил Тристрам. — Есть такая вещь, как военная тайна, слыхали?

— Простите, сержант. Сержант… а что там действительно происходит? — смущенно спросил капрал и ткнул пальцем в направлении огромного огороженного полигона.

— Вы хотите сказать, что вам ничего не известно?

— Никто не имеет права заходить туда, серж. Туда ни разу не пропустили ни одного человека. Мы слышим только шум, и всё. Но, судя по звукам, условия, в которых проходят тренировки, очень приближены к боевым. Но никому и никогда еще не разрешили посмотреть на это, серж. Так предписывают инструкции.

— А обратно людей выпускают?

— Ну, этого тоже не бывает, понимаете… Никто не выходит через эти ворота, вот почему я так думаю. Вы первый, кого я вижу, а я здесь служу уже девять месяцев. Не стоило здесь и ворота городить, правда ведь?

— Ну, не знаю, — проговорил Тристрам. — Сегодня ведь они сослужили свою службу?

— Ваша правда! — ответил капрал, испытывая благоговейное восхищение предусмотрительностью все предвидящего Провидения. — Это действительно совершеннейшая правда!

Полный желания помочь Тристраму, он добавил: — Но, конечно же, вы всегда можете сесть на поезд и поехать туда, куда вам нужно, сержант.

— Где станция?

— О, всего в одной или двух милях отсюда прямо по дороге. Железнодорожная ветка до Трали. Там ходит рабочий поезд до Килларни, часа в два ночи. Вы легко доберетесь, если этот вариант вас устраивает.

(«Думать надо, думать!») Эта ночь еще не кончилась, и тем не менее казалось, что целый пласт какого-то другого времени отделяет его от того момента, когда раздался визг свистков. Сержант Лайтбоди, которого Тристрам вдруг вспомнил, говорил о том, что собирается найти «великое возможно». Странно подумать, но он уже давно нашел его. Которое больше уже не «возможно», конечно. Тристрам поежился.

— Вы не очень хорошо выглядите, сержант. Вы уверены, что сможете туда добраться?

— Я смогу, — ответил Тристрам. — Я должен смочь.

Маршрут: Трали — Килларни — Мэллоу. Большую часть пути Тристраму снились плохие сны. Подняв воротник шинели, он прикорнул в углу купе. Во сне ему слышался какой-то противный высокий голос, который, перекрывая рев паровоза, вел подсчеты: «Предположим, что сегодня ночью мы проводили двенадцать сотен людей. Предположим, что каждый в среднем весит десять стоунов (женщины легче мужчин), и получим двенадцать тысяч стоунов брутто. Умножаем на тысячу — получаем двенадцать миллионов стоунов мяса (живьем, на своих двоих) на одну ночь хорошей работы в мировом масштабе. Желающие на досуге могут пересчитать в тонны». Взвод Тристрама стоял в строю, и все с печальными лицами показывали на него пальцами: он был еще жив. Встрепенувшись, Тристрам проснулся в холодном поту, когда поезд подходил к Мэллоу. Рабочий-ирландец положил ему руку на плечо и успокоил его, сказав: «Все в порядке, парень».

За день Тристрам добрался от Мэллоу до Росслера. Ночь он провел в гостинице, а утром, заметив, что вокруг бродит военная полиция, купил костюм, плащ, рубашку и ботинки. Свою военную форму он запихал в ранец, вынув оттуда мясные консервы. Тристрам подарил их нищей старухе, которая благодарно запричитала: «Да благословит тебя Христос, Дева Мария и святой Иосиф, сынок!» Пистолет он сунул в карман.

На борт пакетбота, следовавшего до Фишгарда, Тристрам взошел гражданским человеком.

Переход был тяжелым — февраль. Пролив Святого Георгия вставал на дыбы и храпел, как дракон. В Фишгарде Тристрам почувствовал себя совсем больным и провел там ночь. Следующий день был солнечным, а воздух прохладно-бодрящим, как рейнвейн. Тристрам отправился на юго-восток, в Брайтон. Во всяком случае, билет, который он купил, был до Брайтона.

После того как поезд миновал Солсбери, у Тристрама вдруг возникло непреодолимое желание пересчитать деньги. Взводные деньги. Их оказалось тридцать девять гиней, три септа и один таннер.

Тристрама непрерывно бил озноб, да так, что соседи по купе бросали на него любопытные взгляды. К тому времени, когда доехали до Саутгемптона, Тристрам понял, что по— настоящему болен, хотя, возможно, у него еще хватит сил сойти с поезда и найти убежище, чтобы оправиться от болезни. Имелось множество веских причин для того, чтобы не появляться в Брайтоне, шатаясь и теряя сознание от слабости, а значит, и не имея возможности овладеть ситуацией.