Юлия Вознесенская - Поломничество Ланселота

— Больше всего ему хотелось, конечно, просто отправить меня на эвтаназию. Но он очень любил мою мать и выполнил данное ей обещание: дал мне денег и выставил из дома, предупредив, что если когда-нибудь кому-нибудь я назову свое имя, он меня найдет и уничтожит. И уж он это точно сделает, я знаю. — И что с тобой случилось дальше?

— То, что и должно было случиться. Отец не догадался дать мне какие-нибудь лохмотья, и я вышел из дома в чем был. Одежда на мне была богатая, сплошь из натуральных тканей. Вот меня и ограбили на дороге в первый же день, раздели и отняли золото, которым меня снабдил отец. А когда я вернулся к нашему дому и просил охранника доложить обо мне отцу, тот дал мне три минуты на то, чтобы я убрался: «У меня приказ стрелять в тебя после первого предупреждения», — сказал он. После этого я, как вы понимаете, к дому отца своего больше не приближался.

— А если Мессия тебя исцелит, ты вернешься к отцу? — Ни за что на свете! — От обиды?

— Нет, из осторожности. Допустим, я исцелюсь, вернусь в дом отца, а потом когда-нибудь снова заболею — и что тогда? Эвтаназия?

— Пей сок, — сказал Жерар и протянул ему открытую банку. — Пей и плюй на все. Если мы исцелимся и разбогатеем, пойдешь ко мне в младшие братья. Согласен?

— Жерар — французское имя, а у тебя фамилия тоже французская? — Естественно.

— Тогда не пойду. Я уже носил французскую фамилию.

— Ладно, Тридцатьпятик, после исцеления мы с тобой оба сменим фамилию, я своей тоже не очень дорожу. Будет у нас с тобой семья, будем жить на деньги, полученные от гонок. — Но больше на гонки ни ногой!

— Договорились. Будем экономить — проживем до старости без эвтаназии.

— Между прочим, я умею чинить всякую механику. В школу меня не отдавали, учили дома. Мне было скучно, и я подружился с нашим шофером. Он меня кое-чему научил. Я и тебя могу научить, например, чинить велосипеды.

— Ну вот мы и продумали всю нашу будущую жизнь, Тридцатьпятик. Чего нам теперь горевать? А теперь тебе пора спать. Топай в коляску к Лансу а я вас повезу дальше.

Тридцатьпятик уснул на коленях у Ланселота, а сам Ланселот натянул на забинтованные ладони рукавицы и, убедившись, что теперь управляться с коляской стало значительно легче, покатил вперед. Жерар положил руки и голову на спинку коляски и толкал ее, подремывая на ходу. Время от времени его руки слабели и падали вниз, и тогда он шел с опущенными руками, толкая коляску плечами и грудью.

Чем выше они поднимались, тем меньше публики было на балконах, и по этому признаку они догадывались, что здорово опережают остальных паломников.

Проснулся Тридцатьпятик. Он попил-поел и встал за спинку коляски, а на колени Ланселота уселся Жерар. Его разбудили только перед голубым финишем. Ни на балконах, ни на самом финише они не увидели ни души. Они подошли к натянутой голубой ленте, Жерар отвязал один ее конец, они прошли за финишную черту, а потом он аккуратно сложил ленту и повесил ее на ограду. К ним так никто и не вышел, и никто не увидел их.

К их удивлению, ни Инга, ни Ванда в этот день тоже больше не появились. Они не обсуждали это между собой, боясь встревожить друг друга. Они шли дальше, и на каждом следующем ярусе их встречал только ветер — здесь, на высоте, похоже, всегда дул ветер. И это было хорошо, потому что если ветер затихал, когда они проходили мимо очередного фонаря-распятия, на них веяло сладковато-удушливым запахом разлагающейся плоти. При их приближении с фонарей срывались какие-то быстрые черные птицы и исчезали, не давая себя разглядеть.

Вечером, когда, по их предположению, наступило время ночного отдыха, на дороге не появилось ни служителей, ни клонов.

— Похоже, тут какие-то необитаемые ярусы, — предположил Жерар.

— Не думаю. Просто зрители знают, что на этом участке трассы нет никого, кроме нас, а мы их пока не интересуем, ведь это не наш финиш.

Глубокой ночью, когда они брели по дороге, освещаемой светом фонарей-распятий, они услышали позади чьи-то скорые шаги и тяжелое дыхание.

— Кто-то нагоняет нас! — воскликнул Тридцатьпятик. — Что будем делать?

— А что мы можем сделать? Идти быстрее, чем сейчас мы навряд ли сможем.

— Здесь никого нет, а нас трое. Мы можем напасть на этого торопыгу. — И что? — спросил Ланселот.

— Да ничего… Просто связать его и оставить тут. — Нет.

К счастью, им не пришлось даже спорить об этом, потому что они услышали знакомый голос:

— Ланселот! Жерар! Тридцатьпятик! Это я — Ванда!

Через минуту запыхавшаяся от бега девушка догнала их. Они остановились.

— Что случилось, Ванда? Почему ты бежишь по трассе?

— У меня не было выхода. Вы так ушли вперед, что распорядители гонок вас потеряли: на Башне, как и повсюду, порядка нет. Мы с Ингой хотели пройти на верхние ярусы, но проходы на балконы выше голубого финиша оказались заперты, лифты для зрителей выше шестидесятого яруса еще не поднимаются.

— А на каком ярусе мы сейчас находимся?

— На шестьдесят седьмом. Утром вы пройдете зеленый финиш, ребята. Мы не знаем, когда вас обнаружат и пустят зрителей на балконы вровень с вами, так что вот вам запас на два дня. Жерар, помоги мне снять мешок! По-моему, его лямки вросли в мои плечи.

Жерар помог ей снять заплечный мешок и переложить в сетку под коляской Ланселота банки с едой.

— Здесь мясные консервы, сок, вино, а в одной из банок бинты и мазь для Ланселота. Тридцатьпятик, ты, кажется, уже скоро станешь и здоровым, и богатым. Надеюсь, теперь мы встретимся уже на желтом финише, и мы с Ингой будем первыми приветствовать тебя как победителя. Между прочим, Ингу чуть-чуть не ограбили после получения выигрыша. Теперь мы стали очень осторожными. Мы решили не жалеть денег, сняли в пригороде целый дом и наняли охрану. Причем не клонов, а бывших солдат-десантников.

— Это же безумно дорого! — воскликнул Тридцатьпятик.

— Дорого, но зато безопасно и очень здорово. А какой комфорт! После исцеления ты поедешь домой в настоящем автомобиле и под охраной, а дома примешь ванну и получишь потрясающий обед из настоящих продуктов. А потом отправишься отдыхать в свои комнаты. У тебя их, между прочим, две — спальня и кабинет, и своя ванная комната. Ты только постарайся пройти свой финиш первым.

— Он придет первым, — успокоил ее Ланселот.

— Ох, Ланселот, что бы мы без тебя делали?

— Понятия не имею и даже думать об этом не хочу.

— Ладно, ребята, давайте я вас всех поцелую на прощанье и побегу назад. Фу, как от вас воняет, козлики вы мои!

— Так ты не целуй нас! — засмеялся Жерар.

— Не дождетесь! А ты, Тридцатьпятик, оботрись как следует перед финишем, а то будет неудобно, когда Мессия приблизится к тебе.

— А как происходило твое исцеление, Ванда?