Марина Ясинская - Звукорежиссёр

Простейшая ситуация, классическая до невозможности: кафе-бар, приглушенный свет, затемненная сцена с одиноким микрофоном, слезы в глазах только что брошенной девушки. Мы проходили такие ситуации десятки раз…

Олег выходит к микрофону с гитарой:

— Разрешите, я исполню одну песню.

Зал не возражает.

Отыграно прекрасно — шансон с налётом тюремной романтики.

Шаг со сцены, всего один короткий взгляд на немного успокоившуюся девушку.

А дальше — моя вина. Только моя. Я слишком рано уступил просьбе Олега, позволив действовать самостоятельно, одному. Ему ещё не хватало умения почувствовать какие-то оттенки происходящего; не хватало способности оценить всю картину целиком, не упустить из виду детали…

За одним из столов, рядом со сценой, сидела компания молодых парней, богатых деньгами родителей, пьяных разливным коньяком. Воображавших себя повидавшими кое-что в жизни.

— Слышь, пацан, прикольная песня, — пошатываясь, приподнялся один из них и протянул свернутую купюру. — Сыграй-ка еще разок.

Олег был прилежным учеником, из него вышел бы хороший звукорежиссёр. Он помнил, он твердо знал, что мелодию нельзя проиграть во второй раз, в неположенном кадре — она может оказать самое пагубное воздействие на ситуацию.

Он даже не провоцировал их. Просто покачал головой в ответ, отказывая.

Короткое и бурное выяснение вопроса, кто, кого и насколько уважает, завершил выкидной нож в грудь.

Олег был не первым звукооператором, которого я учил нашему делу. Но его нелепая смерть, смерть "при исполнении", что-то сдвинула во мне…

У них ни у кого не оставалось шанса: ни у присяжных, ни у прокурора, ни у судьи. Они все прослушали мелодии, которые я выбрал для них. Вердикт — виновен. Срок — пожизненно.

Но мне было мало.

Я стал преследовать семью убийцы: стоял в машине у дома его родителей и из вечера в вечер позволял одному и тому же заунывному мотиву проникать в их окна… Его отец спился, а мать приняла снотворное.

На работе я уже давно не появлялся. Да, нас и так мало, на всех не хватает. Но после случившегося я не могу… не имею права называть себя звукорежиссёром…

Я знаю, ты меня не слушаешь. Мне это и не надо. Мне просто надо было кому-то рассказать. О том, почему так получилось. О том, что я сожалею. О том, что я больше никогда… никогда…

Видишь, впереди мост? Там состав чуть притормаживает. Как раз успею. Сразу из поезда — вниз…

Ну, всё. Мне пора. Спасибо, приятель. За то, что слушал. Ты спи, спи… Я тебе в карман сотню сунул. Купи себе, что-ли, куртку почище. Или на опохмел. В общем, как решишь…

Электрический свет в пустом вагоне размывал, стирал черты спящего. Скромно одетый, слегка небритый, вязаная шапка низко надвинута на глаза. Измученный рабочий класс, отметивший парой бутылок дешевого пива день получки. А, может, бомжующая российская интеллигенция…

Мужчина, сидевший напротив, моложавый, с седыми висками и сосредоточенным взглядом, вздохнул, решительно поднялся и направился в тамбур.

Поезд чуть притормозил.

— Какая нелепость — смерть без музыки.

Мужчина, уже распахнувший тяжелую дверь, словно споткнулся о так неожиданно прозвучавшую в неживой тишине пустого вагона фразу. Фразу, исполненную для него, звукорежиссёра, совершенно особого смысла.

Обернулся.

Бомжеватый рабочий всхрапнул и повел плечом, поудобнее прислоняясь к стеклу окна.

Поезд, набрав скорость, помчался дальше. Оставил позади, на мосту, одинокую фигуру, провожавшую его взглядом словно только что проснувшегося человека.

На ближайшей станции бомжеватый рабочий встал и бодрым шагом вышел на перрон. Достал из кармана поношенной куртки смартфон, выронив на асфальт свернутую купюру. Полистал страницы, нашел нужное имя. Поставил напротив галочку — задание выполнено.

Поднял голову и некоторое время смотрел на звездное небо, о чем-то напряженно размышляя. Наконец негромко произнес — будто сам себе:

— Звукорежиссёры, да? Интересно, интересно… Ну, что ж, было приятно познакомиться. Фразник.