Джеймс Морроу - Библейские истории для взрослых

Я побледнел, и лицо мое стало таким же бескровным, как у моего партнера.

— Такая вульгарность, Яков. Пожалуйста…

— Неужели ты и вправду веришь, что духовного урода можно заставить признать свои грехи? — риторически спросил Марли, наливая в свою чашку только что подслащенный чай. — Ты думаешь, что Нерон хоть однажды испытал угрызения совести? А Борджиа молили Небеса о прощении? И Наполеон раскаялся на смертном одре?

— Не знаю, как там Нерон. А знаю лишь, что три года назад ты и Призраки наполнили мое призрачное существование светом истины.

— Да, и если бы нам пришлось сделать это снова… — Рождество Сослагательное взял еще одну щепотку нюхательного табака. — Ах да, но нам действительно придется сделать это снова, ведь так?

— Эбенезер, ты должен разрушить миф об исправившемся хозяине, — сказал Марли. — Из всех бесчисленных заблуждений человечества ни одно не является таким серьезным препятствием на пути к утопии, как это. Три года назад ты исправился — теперь ты должен вновь стать таким же, каким был когда-то.

— Когда же вы наконец решите для себя, чего хотите на самом деле? — раздраженно бросил я.

— Ешь! — приказал Рождество Повелительное.

Как следствие моего возвращения к дурным привычкам, Марли и его компания из эктоплазмы обрели покой, как, впрочем, и я сам. В самом деле, сегодня ночью, лежа под шелковыми простынями и готовясь присоединиться к Призракам на лунной стороне могилы, я понимаю, что никогда не чувствовал себя лучше. Я снова стал прежним, самим собой, довольным и удовлетворенным.

Через три дня после прихода Призраков я забрал свои вклады из Приютского фонда, из Общества по защите сирот, из больницы Святого Кристофора для нищих и должников. К Крещению я снизил зарплату Крэтчу до уровня 1843 года, а его угольный паек — до одного куска в день. На следующей неделе я придумал хитроумный ход, благодаря которому жена моего племянника узнала о его любовных похождениях. Из всей этой жалкой компании преуспел лишь коротышка. Каким-то образом он победил свои немощи, сменив костыль на ружье. Его двадцатилетняя служба королеве и нации завершилась в Трансваале, в сорок четвертый день его рождения, когда зулусское копье пронзило левый глаз коротышки и пришпилило мозги к задней стенке черепа.

Марли, с его пророческим даром, предвидел плоды моего возврата к старому. Он знал, что я стану именно тем, в ком так нуждались реформисты, духовные вожди и социалисты. Символом. Объединяющим лозунгом. Скрудж — это Система. Благодаря мне и Призракам грядет новый мир, я в этом уверен.

Да благословит нас Бог. Каждого из нас.

Поднимается занавес, открывая огромную гору экскрементов и мусора. Как и остальные кучи дерьма, она довольно привлекательна — гипнотизирующее скопление золы, отбросов, выброшенных игрушек, ненужной кухонной утвари, яичной скорлупы, апельсиновых шкурок, кофейной гущи, окаменевшего кала и пятидесяти пяти разбитых бочек, не говоря уже о холодильнике, стиральной машине, унитазе, кухонном комбайне и видеомагнитофоне, плюс два телевизора и большая сушилка для белья. Первое впечатление — огромное заливное, в которое какой-то безумный шеф-повар добавил характерные атрибуты двадцатого века.

По краям этой кучи дерьма вбиты два деревянных столба, между которыми натянута проволока с током высокого напряжения. Посредине одного из столбов висит трансформатор, тайно отбирающий электричество из кабеля и подающий его на тройник, раскачивающийся над отбросами, как маятник. Почти половина машин подключена к доске, включая телевизор «Зенит» с сорокадюймовым экраном, что слева на сцене, и телевизор «Сони», с тридцатидюймовым, на сцене справа.

Входит наш герой, Иов Варне: неопределенного возраста, безбородый, подвижный. На нем итальянский шелковый костюм, который стоит больше, чем постановка этой оперы. Подобно скалолазу-мазохисту, он медленно взбирается по восточному склону вонючей кучи. Достигнув вершины, стряхивает с пиджака и брюк прилипший мусор и обращается непосредственно к зрителям.

Иов. А, знакомые места — впрочем, такой эта куча дерьма никогда еще не была. Видите благочестие, исходящее от этой яичной скоррлупы? Хорошо. Ощущаете святость этих апельсиновых корок? Улавливаете божественность этой кофейной гущи? Удивительно. Здесь я провел самые яркие моменты своей жизни, понося космос, доискиваясь до причины своих страданий. (Показывает на сушилку и телевизоры.) Конечно, кое-что изменилось. Двадцать четыре столетия назад у нас не было бытовой техники. Не было кабеля, не было электроники.

И начинает спускаться по западной стороне кучи.

Иов. Позволите мне немного тщеславия, а? Когда о моей книге пошла молва по Нью-Йорку, девять крупнейших издателей сделали мне предложение. «История Иова Барнса: как я страдал, гнил и выжил». Мой агент остановил выбор на издательстве «Сент-Мартин». В названии слышалась какая-то духовность, плюс они выложили сразу три миллиона долларов. (Направляется в сторону телевизора «Зенит».) «Рэндом Хаус» предложил столько же, но к тому времени в моей жизни было уже вполне достаточно случайностей. (Слегка постукивает по телевизору.) Мой агент кинул меня. Приходит ко мне однажды и объявляет: «Наклевывается сделка с киношниками», а затем продает мою книгу на телевидение. «Страдания одного человека», первая в мире мыльная опера, поставленная на краю Аравийской пустыни в четвертом веке до нашей эры. Чистая туфта, но зрителям жутко нравится. В прошлом сезоне мы оставили далеко позади «Надежду Райана» и почти вытеснили из эфира «Скорую помощь».

Достает из кармана жилета Библию короля Иакова и открывает ее на Книге Иова.

Иов. Идея вам известна. (Читает.) «Был один человек в земле Уц, имя его Иов, и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен, и удалялся от зла. И родились у него семь сыновей и три дочери. Имения у него было: семь тысяч мелкого скота, три тысячи верблюдов и пятьсот пар волов, и пятьсот ослиц, и весьма много прислуги». (Закрывает Библию.) Очень старая история. Человек находит идеальную жизнь, человек теряет идеальную жизнь, человек вновь приобретает идеальную жизнь.

Незаметно для Иова с восточного склона кучи поднимается некто в рваном стеганом одеяле. Под ним мы замечаем Франни Фенстермахер, средних лет женщину, которая знает белковую ценность червя, которого вы только что съели вместе с яблоком. Согнувшаяся от остеопороза, разбитая эмфиземой. На ней грязные рабочие брюки, засаленная рубашка, потрепанный фартук и красная косынка, завязанная на голове, как повязка пикадора. Когда она зевает и потягивается, мы замечаем следы увядшей женственности и былой красоты.