Песах Амнуэль - Все разумные (Сборник)

Сколько же времени продолжался процесс? Это было важно, это было сейчас самое важное, что нужно знать. Месяц? Неделю?

А может быть — всего час?

— Опять вы? — удивился Канович, увидев Филиппа у дверей восьмого корпуса.

— Хотел вас спросить кое о чем, — сказал Фил. — Извините.

Канович пожал плечами и сделал приглашающий жест. Так они и дошли до кабинета — Канович впереди, Фил следом. Сели — патологоанатом за стол, гость на стул, который начал под ним медленно разваливаться.

— Спокойно, — предупредил Канович. — Главное — не раскачивать лодку. Вы меня понимаете?

Конечно. Лодку никогда не нужно раскачивать, если, конечно, не хочешь пойти ко дну.

— Вы говорили о том, что случай с Лизой Мартыновой уникален с медицинской точки зрения, — начал Филипп, и по искре, мелькнувшей в глазах Кановича, понял, что тот, конечно, отметил изменения в лексиконе. «Уникальный медицинский случай», а не «Господи, она была такая молодая». Значит, можно говорить, а не успокаивать.

— Я прочитал сегодня кое-что из медицинской литературы и хочу спросить. Сколько времени продолжалась болезнь? Месяц? Три? Год?

— Ну что вы, какой месяц! Если сравнить с известными случаями… Дни, скорее даже часы. Да, я бы сказал, что речь идет о часах.

— За несколько часов здоровая молодая ткань состарилась на десятки лет?

— Удивительно, да? Но это ведь не обычный процесс старения, это как взрыв, ткань меняет структуру быстро, иначе трудно объяснить степень локализации и такой резкий градиент перехода от пораженных клеток к здоровым. Для синдрома Вернера очень нетипично. Если вы кое-что прочитали, то обратили, вероятно, внимание: старению обычно подвергается весь организм. У Мартыновой возникло локальное новообразование — формально это не рак, но физически… Результат тот же.

— Несколько часов, — повторил Фил.

— Именно. Разумеется, образцы тканей, взятые из пораженных органов, будут тщательно исследованы, — сказал Канович. — Пожалуй, через месяц, а если повезет, то раньше, я смогу точно ответить на вопрос о длительности процесса.

Месяц — слишком долго. Нельзя ждать, когда Канович скажет что-то более определенное. Придется делать выводы из того, что есть.

— Спасибо, — сказал Филипп и встал. Патологоанатом продолжал сидеть в прежней позе — наклонившись над столом и подперев голову ладонью.

— Скажите, молодой человек, — проговорил Канович, глядя не на посетителя, а поверх его головы, — что это вам пришло в голову? Вы задали мне три вопроса: о скорости процесса, о его пространственной локализации и о том, мог ли процесс быть вызван направленным внешним воздействием. Вы решили, что смерть Мартыновой была насильственной?

Нельзя было сформулировать точнее.

— А вы на моем месте думали бы иначе? — спросил Фил. — Все в порядке, и вдруг через полчаса — нет человека…

— Бросьте эти мысли, — Канович перевел наконец взгляд на гостя и закончил фразу, — нет в наши дни такого яда, чтобы вызвать в организме процесс, убивший Елизавету Олеговну. К тому же, если даже такой яд и существует, то ведь вы были последним, кто проводил время с Мартыновой.

— Да, — сказал Фил. — Вот я и думаю: не я ли стал причиной ее смерти?

Когда он вошел, все уже собрались. Кронин сидел во главе стола в своей инвалидной коляске — увидев Фила, он пробормотал слова соболезнования, которые слились в не очень понятную фразу, не имевшую реального смысла.

Миша Бессонов поднялся с дивана — это было его любимое место, — быстрым движением прижал Фила к себе, отстранил, посмотрел в глаза и молча отошел. Мужское сочувствие. Или формальное сожаление о произошедшем?

Эдик сидел за компьютером, он обернулся, коротко поздоровался, спросил:

— Ты был на похоронах?

— Был, — сказал Фил и почему-то добавил: — Но на кладбище не поехал. Не смог.

— Надо было нам тоже… — вздохнул Корзун, — а то не по-человечески как-то.

— Пойдем, когда будет девять дней, и пусть Гущин со всеми своими академиками думает что угодно, — Вера появилась в дверях кухни, глаза у нее были заплаканными, она была сегодня не накрашена и выглядела лет на десять старше своего возраста. — Фил, мы ждали тебя, чтобы начать.

Только теперь он обратил внимание — на столе стояла бутылка «Столичной», несколько тарелок с бутербродами и салатом, шесть стопочек — одна перед тем стулом, где обычно сидела Лиза: ошую от Кронина.

Филипп сел рядом с пустым Лизиным стулом.

— Помянем Елизавету Олеговну, — тихо произнес Кронин, когда Эдик разлил водку по стопкам. — Она была замечательным человеком и самой молодой среди нас.

Он говорил еще что-то, но звуки для Фила неожиданно исчезли, будто энергия акустических колебаний перешла в одну из своих нематериальных форм, породив зрительное ощущение присутствия в комнате кого-то постороннего. Темная тень проскользнула от кухонной двери к окну, темная и в то же время не поглощавшая света. Призрак звука.

«Кого я хотел обвинить? — подумал Фил. — Кронина, потерявшего сына и жену? Веру, для которой Лиза была младшей и опекаемой подругой? Эдика или Мишу? Невозможно!»

«Хватит, — подумал он. — Нужно отбросить эмоции. Я ничего не достигну, если к каждому буду относиться по-прежнему и искать оправдания. Только логика. Здесь сидят не четверо моих друзей и коллег. Здесь сидят четыре человеческих загадки. И кто-то из них убил Лизу».

Он стряхнул с себя оцепенение и услышал последние слова Кронина:

— …И мы все равно это сделаем. Елизавета Олеговна сейчас видит нас и слышит — я в этом уверен и знаю, что вы уверены тоже. Помянем.

И помянули. Водка обожгла горло. Молча закусили.

— Все, — сказал Кронин, отставляя стопку и отодвигая тарелку, — вернемся к нашим баранам.

— У меня сегодня голова не варит, — пробормотал Фил. — После водки тем более… Может, отложим? Давайте просто поговорим…

— Это я и имею в виду, — Николай Евгеньевич внимательно посмотрел Филу в глаза. — Какая сегодня работа? Вечер воспоминаний.

— Удивительно, — сказал Фил, мысленно сдерживая эмоции и стараясь, чтобы в голосе не прозвучало фальши, — что я ничего не почувствовал, когда Лиза… Я сидел на скамейке у подъезда, а потом поднялся к себе. Поставил чайник, хотел выпить кофе. Включил телевизор, по НТВ показывали «Ментов», серию, которую я видел еще в позапрошлом году. Ничего не ощутил. Совсем ничего…

— Я рано заснул в тот вечер, — вздохнул Кронин. — В десять ушла Софа, все мне приготовила на утро, хотела еще посидеть, но у нее ведь у самой дома дел по горло. «Иди, — сказал я, — справлюсь». Филипп Викторович, когда точно это произошло с Елизаветой Олеговной?

— В половине одиннадцатого, — сказал Фил. — Если точнее… Между двадцатью и тридцатью минутами.