Артем Белоглазов - Живи!

— Волик…

— А всё почему, отец? — продолжает он. — А всё потому, что жить деревенским надоело, отец, вот как.

Волик протягивает руку и достает один из зонтов, что торчат из заднего окна автомобиля, начинает открывать-закрывать его. Хихикает, глядя на рваный материал. Зонт противно шуршит.

— Волик! — окликаю его.

Он смотрит на меня и чуть мимо, не переставая шуршать зонтом.

— Я всего лишь воспоминание твое, Влад, всего лишь кусочек памяти. Ты уходи, оставь свою память наедине с собой, оставь ее в этой деревне, хорошо? Тебе, отец, всегда везло, вот только везение твое, отец, знаешь, из чего проистекает?

— Из чего? — спрашиваю угрюмо, но Волик не отвечает. Он занят: взял другой зонт, наклонился и с силой вгоняет его в молочный туман, словно проверяя — есть ли там земля?

Возьмите карандаш и нарисуйте последнюю картину: груженная ворованным добром тележка поднимается по склону холма.

У развилки мы сворачиваем на дорогу, ведущую к Беличам. Видна деревня: цепочка уходящих вдаль сиротливых, бесхозных теперь домов. В деревне остался единственный житель — Волик. И вместе с ним — нецельноскроенный кусок моей памяти.

Та зима выдалась лютой. Снега намело — страшно представить сколько, Кашины Холмы завалило чуть ли не по самый шпиль ратуши. Вороны прыгали с ветки на ветку, засыпая прохожих ледяной крошкой, и истошно каркали. Небо, провисшее под тяжестью снежной массы, не выдерживало — прорывалось, и вьюга носилась по городу каждую ночь. Люди ходили насупленные, хмурые. Хулиганы, которые донимали Влада, совсем распоясались от ничегонеделания.

Влад ловко вывернулся из цепких лап Кропаля и отчаянным зайцем понесся вдоль занесенной снегом дороги. Шпана неумолимо пыхтела сзади, пыхтела сосредоточенно и неотвязно, словно готова была преследовать Влада целую вечность.

Мальчишка нырнул под обросшие белыми струпьями ветви и, продравшись сквозь кустарник, протиснулся в щель в заборе; заметался по узкому дворику, подстегиваемый лаем хозяйского пса. В доме зажегся свет, стукнула щеколда, и послышался ворчливый пьяный голос. Сзади хрипло ругались преследователи. Влад обернулся: заходящее солнце расцветило оранжевым натянутые на уши белые шапочки шпаны. Преследователей было трое, но только одного из них Влад хорошо знал: пацана по кличке Кропаль. Тот учился в параллельном классе и был года на два старше своих одноклассников. Второгодник со стажем.

Влад наконец заметил скрипящую на ветру незапертую калитку и, утопая в снегу по щиколотку, бросился туда. В плечо камнем ударил снежок, и Влад прибавил ходу. Жесткие ветви колотили по лицу, осыпали снегом, когда он сквозь сугробы продирался к березовой рощице, чтобы помчаться уже по тропинке, расчищенной и посыпанной желтым песком. Сзади не топали, всё стихло. Может, хозяин-выпивоха притормозил Кропаля и его отморозков? Влад едва мог дышать, но всё равно не останавливался. В ушах свистел ветер, парень бежал, не видя и не слыша ничего вокруг. Часто оскальзываясь, промчался вдоль обрыва заброшенного карьера; перелесок кончился, в переплетении голых веток забрезжила смутная серая полоса. Шоссе. Влад нервно рассмеялся, не обращая внимания на колючий мороз.

И тотчас поскользнулся на обледеневшем куске щебня, хорошо приложившись коленом об его острый край.

Минут пять сидел в снегу, очумело тряся головой. Нога сначала занемела, сделалась ватной, нечувствительной, а вскоре разболелась. Тело сковал страх — неужели перелом? Нет, кажется, просто сильный ушиб. Он лихорадочно ощупал ногу, попытался встать и сделать шаг. Однако это удалось не сразу. Слава богу, не перелом, думал Влад, отец прибил бы на месте, точно прибил. Сначала бы вызвал карету «неотложной помощи», а потом прибил.

Хромая, Влад буквально выполз на шоссе и побрел к виднеющимся вдали домам западной окраины. На правой стороне дороги горбато высилась зеленая остановка. У остановки стоял мужчина в болоньевой, с пушистым воротником куртке и смолил папироску, глядя на заиндевевшее небо. Влад с опаской посмотрел на мужчину и встал у другого края остановки, прислушиваясь — не прозвучит ли шум мотора. Иногда он вертел головой по сторонам: нет ли поблизости Кропаля? Но Кропаль с дружками не появлялся. Морозный воздух выходил изо рта паром, делая Влада похожим на завзятого курильщика, над дорогой кружилась и, когт я асфальт невидимыми лапами, неслась поземка. Солнце провалилось за крыши частных домов и сквозило из-за них кровавым багрянцем — лохматое, окутанное таинственной дымкой. На улице зажигались фонари, а далеко в тумане терялись померанцевые огни многоэтажных построек.

— Хороший денек. — Мужчина в куртке обернулся к Владу, мечтательно улыбаясь. Влад покосился на него: мужчина оказался молод, лицо у него было холеное, белое, слишком городское, что ли. Одежда и папироса не вязались с его обликом.

Влад неопределенно пожал плечами.

— Окраина мира, — продолжил мужчина. — Романтично, правда? Когда я был в твоем возрасте, меня все время тянуло в города побольше: чтоб шум, огни, розовое небо по вечерам, неоновые вывески… Я исколесил всю Европу. Потом понял, что это пустое.

— У нас в центре тоже есть неоновые вывески. — Влад слегка обиделся и даже брови нахмурил, совсем как отец, когда сердился: почему-то эти дурацкие вывески задели его за живое.

— Да сколько их там? Одна-две и обчелся? Жалкое, в чем-то даже трогательное подражание большим европейским городам, вялая попытка дотянуться до них. Вернее, попытка, может, и не вялая, но слишком детская, инфантильная, если можно так выразиться… как мода на американские глянцевые журналы, которые мы когда-то засматривали до дыр.

Мужчина увлекся: пылко жестикулировал, что-то рассказывал, тыча папиросой как указкой на крыши низких домов, чертил в воздухе символы… Его синие выразительные глаза сверкали двумя маленькими звездочками. Тут, к счастью для Влада, молотя колесами снежную кашу, подъехал автобус. Влад, не задерживаясь, нырнул в открытую дверь, а мужчина остался стоять. Он с видимым сожалением следил за подростком. Лишился единственного слушателя, злорадно подумал Влад, усаживаясь у окна. Так тебе и надо. Он с усилием сдвинул примерзшую форточку и крикнул в образовавшуюся щелку:

— А вы кто такой?

— Савелий Пончиков, литератор, — белозубо улыбаясь, ответил мужчина.

— Какое странное имя. Вы из Польши?

— Нет, из России.

Влад недоверчиво открыл рот — из России, надо же, — и хотел было задать новый вопрос, но тут мирно фырчавший доселе мотор гулко взревел, и автобус тронулся, оставляя странного литератора курить и чего-то ждать.