Николай Полунин - Край, где кончается радуга

Город. Двадцать четвертая улица Дом был огромен. Причудливые башенки высвечивала блеклая луна, от которой шли такие же блеклые, неверные тени. Из-за них фасад легонько плыл перед глазами, а может, Вест просто вымотался. Он поднял голову, выискивая очертания Лунной Женщины, но там было бело, и пятна неправильной формы ни во что не складывались.

– Господин… Пожалуйте, господин.

…Старикашка Сто пятый появился на пороге Наумовой хижины минут через тридцать после того, как утомленный рассказом Наум захрапел. Вест не уснул. Он сидел, обхватив колени, и думал о мире, про который узнал сейчас некоторые из его тайн. Страшных тайн. Страшненьких. А сколько Наум не сказал, а сколько наврал, сколько не знал?.. Сто пятый вызвал Веста, отрекомендовался дрожащим шепотом и принялся делать знаки, могущие быть истолкованы как просьбу следовать за ним и, одновременно, готовность услужить во всем. Вест как должное воспринял и восхождение на Чертову Щель, и головокружительный спуск по тому самому обрыву, где вчера вечером видел своими глазами отвесную стену.

Ну, ладно, думал Вест, не заметил и ладно. И плевать. Да, Наум предупреждал, будут интересоваться. Уже, значит, заинтересовались? Куда же он меня… Черт, жалко, пистолет у Наума обратно не вынул. Ничего. Как это, независимая информация, ой, как нужна! А Наум – он Наум и есть. И черт с ним. Но. однако, как-то слишком мирно мы идем, я по-иному как-то представлял…

Вест снова вгляделся в Сто пятого. Ткач. Старенький, синенький. Идет, бормоча под нос, то ли злорадствуя, то ли причитая. Он и в Квартале все бебекал вокруг дома. Но Наум отмахнулся, сказал: Дживви-дурачок, – а кто такой Дживви?

В переулке взревело. Если бы всю дорогу не молчали будто вымершие дома, и не шмыгали одни в лунном свете поголовно серые кошки, Вест сказал бы, что это мотоцикл. Мощный. И не один. Старикашка Сто пятый моментально сжался, дернулся туда-сюда, метнулся к затопленной тьмою стене и замер там, едва слышно пискнув. Вест сообразил, что надо живее убираться, но успел лишь шагнуть – и они пролетели мимо.

Они были размазаны, как на кадре, их мотоциклы рявкнули, смрад запершил в горле. На шлеме ведущего светилась хвостатая звезда зеленого цвета, на шлемах двух других – белые. Зеленый проскочил в миллиметре. Веста развернуло, он едва не очутился под колесом белого, но твердым выступом – зеркалом, локтем? – ему садануло между лопаток, и он грохнулся лицом на булыжник. Стало очень больно и спину, и лицо, и Вест долго поднимался, а когда поднялся, за крышами раздался близкий грохот, и всплыл клуб огнистого дыма. Там был тупик, они со Сто пятым только что миновали его.

– Сюда! Господин, сюда, скорее!

Старикашка перебежал дорогу, затащил его в нишу на освещенной стороне. Стоять было неловко, плечо почти высовывалось из тени.

– Что ж ты меня бросил, гад?

– Ш-ш…

– А кто это?

– Тише, тише, господин, они вернутся, они вас видели…

– Давай на ту сторону тогда.

– Да тише! – простонал Сто пятый. – Вот они…

Мотоциклисты остановились недоезжая. Теперь их осталось двое, оба с белыми звездами. Головы повернуты к теневой стороне. Один что-то сказал, другой, кажется, засмеялся. Первый ещё сказал, кажется, повторил. Тогда другой выдернул из-под руки блеснувшее, и в нешироком коридоре стен продолбила очередь. Пули крошили камень почти там, где до того прятался Сто пятый; некоторые рикошетили с гнусным мявом.

Вест замер. Сто пятого била дрожь. Вест притиснул его рукой. Первый мотоциклист терпеливо дождался, пока у стреляющего не кончится магазин, а затем хлестко врезал ему под звезду на шлеме. Кретин! – донеслось до Веста. Звонкий какой-то голос. Мотоциклы грохнули, рванули, – первый, за ним, чуть взвильнув, второй. Сто пятый начал кашлять. Он перхал и брызгал слюной. Вест не мешал ему. Ежась от боли, он трогал щеку и бровь. И нос. Потом сказал:

– Ну?

– Сейчас… сейчас, – просипел Сто пятый. – Сейчас идем, господин.

Они двинулись дальше.

– Кто это был?

– Да кто ж его знает, господин, всех их рази упомнишь, я и то половины не знаю.

– Вообще, кто это был.

– А щенки. Держать их надо на привязи на хорошей, а не мотоциклы им. С них, извиняюсь, по шесть шкур спустить мало, а они вон что. Как они на Северную Окраину-то пробираются, игрушки у них видали какие? Э-эх, Стража наша Стража, все куплены-перекуплены…

– Значит, здесь – Северная Окраина? – переспросил что-то вроде бы уразумевший Вест.

– Там Окраина. И Пустошь там, – старик махнул рукой куда-то. – Где они, думаете, автоматы понабрали? Ведь охраняться должна Пустошь-то, а! Извиняюсь, дубины сиреневые там только брюхо чешут да номеров друг дружке проигрывают.

– Как проигрывают?

– Кто как. На замазку, на нож, на кулак. На пулю редко играют, пуля – это им, по одному если, скучно, несолидно считается, да и по головке не погладят, палить-то без приказа… Они ж сменные, они в Квартале не реже раза в месяц ходют, там и расчет на месте. А вы что ж думали, в Городе, эва, ещё у паучников скажите, куда хватили! Не-е, они в Квартал…

Вест открыл рот, чтобы сказать, что он в общем-то ничего не говорил, а, напротив бы, послушал, но Ткач Сто пятый остановился.

– Я извиняюсь, пришли мы, господин…

И вот дом.

– Господин… Пожалуйте, господин.

Дверь – тяжеленная, с массивным выщербленным кольцом, – нежно пропела что-то свое, растворяясь. За ней была лестница. поднимающаяся широким полукругом, и с неё навстречу скатился некий шарик в огромном блестящем одеянии, которое Вест, прищуриваясь от света, определил как исполинских размеров халат. На наспех натянутой вдоль перил лестницы матерчатой полосе было наляпано вкривь и вкось:

«Астафь надежду, всяк мима прахадящий! Абрахэм У. С. Фидлер» – Привел! – возликовал шарик из роскошных глубин. – Ай, старикашачка, ай. привел!

– Изволите видеть, – прокашлял Сто пятый.

– Пожалуйте, пожалуйте, – тоненько зарокотал шарик, хватая Веста за уцелевшую пуговицу. Сто пятому: – Иди, старик, иди, позже получишь… стой! Это чего? – Он ткнул Весту чуть не в самый глаз пухлым пальчиком. – Это ты чего?! Недоглядел?!

– Я извиняюсь, – гордо сказал Сто пятый. – Это не я, это они сами.

– Я тебе поизвиняюсь, сволочь! – завизжал шарик. – Я тебе поизвиняюсь! Год уже лишний коптишь. Пшел вон!

– Послушайте, – сказал Вест.

– Эйн момент, сюда, сюда прошу…

Шарик провел его по лестнице, приятно остудившей ступни, по короткому коридору к двери, за которой оказалась ванная; сам не вошел. Ванная была обычной, только сильно замусоренной и лет двадцать не обновлявшейся. Вест сел на краешек, его не держали ноги.

Все. Все кончилось, ужас прошел, кошмар отлетел, я проснулся. Все. Я отпарю грязь и вонь, а потом мне просунут в дверь новый костюм, мне больше ничего не надо, неважно, что там болтал Наум, что будет потом, важно сейчас отмыть грязь и переодеться, и не хочу я больше ни о чем думать… Потянулся к зеленелому медному крану, под шум содрал Наумову куртку. Вода чем-то таким попахивала. Специфическим. Чистилище, усмехнулся он. А может, санобработка. Но все равно.