Андрей Бондаренко - Народная Воля – 2017

– Спасибо, Иваныч, за проявленную заботу, – вальяжно усмехнулся седовласый. – Сегодня мы, пожалуй, обойдёмся без девок. Иди, старинушка, по своим делам. Трудись. Хозяину же привет передавай…

Старичок, слегка припадая на правую ногу, неторопливо зашагал в сторону коттеджа, а приезжие гости, тихонько переговариваясь между собой, двинулись к баньке.

Вновь коротко пропели дверные петли, негромко хлопнула дверь.

Ещё через пару-тройку минут из автомобилей несуетливо выбрались водители – один светленький и прилизанный, другой, наоборот, расхристанный и чернявый.

– Привет, капитан!

– Здорово, Изумрудик! – обменялись рукопожатиями мужчины.

– Как жизнь цыганская? – поинтересовался светловолосый.

– Беспокойная, как и всегда, – усмехнулся чернявый. – Как, наверное, и у вас, полицейских. Типа – волков ноги кормят.

– Это точно. Здесь у нас с вами, цыганами, много общего…. Кстати, а ты не знаешь, кому принадлежит это шикарное поместье?

– Так, слышал кое-что. Чисто краешком, – загадочно улыбнулся Изумрудик. – Мол, одному очень большому человеку, который сейчас трудится в Государственной Думе, в самой Москве белокаменной. Раньше он, говорят, занимался крупным строительным бизнесом. А ещё раньше – работал в Прокуратуре. Наверное, этот непростой чел тоже находится в доле…. Закуришь, коллега?

– У тебя, небось, с травкой?

– Как и полагается.

– Давай…

Высокопоставленные банщики, тем временем, разделись и прошли в парильное отделение.

Начальник областного УВД, предварительно плеснув кипятка в специальное отделение печи, в котором располагались раскалённые камни, сразу же взял из тазика заранее замоченный берёзовый веник и залез на верхнюю ступень полка. Цыган же, недовольно морщась, расположился на самой нижней ступени.

Минуты три-четыре активно поработав веником, генерал-лейтенант поинтересовался:

– А ты, шеро-бароно, почему не паришься?

– Не цыганское это дело, – лениво зевнул бородач. – За компанию посижу с тобой, Валентин Валентинович. Но, извини, не более того. Работай веничком-то. Работай. Хлещись на здоровье. Не обращай на меня внимания…

Через некоторое время, завернувшись в белоснежные простыни, собеседники прошли в отдельную комнату, посередине которой располагался богато-накрытый стол.

– По пивку? – браво подмигнув, предложил генерал.

– Спасибо, но я водочки импортной, пожалуй, накачу. Истинный цыганский напиток, радующий вольное сердце, заросшее дикой щетиной…. Ну, за удачу?

– За неё, родимую. И за стабильность, ясен пень. Стабильную такую и долговечную…

Минут через восемь-десять, когда было воздано должное изысканным напиткам и закускам, цыган, расстегивая молнию на матерчатой сумке, предложил:

– Раскрывай, Валентиныч, дипломат и выставляй его на стол…. Итак, эти две пачки кладу в правый угол. Десять тысяч долларов и пятьдесят тысяч Евро. Месячная абонементная плата…. Слева кладу полтора миллиона рублей. Это взнос за «размороженную» партию героина. Этот миллион, как и договаривались, плата за условно-досрочное освобождение Изумрудика. Сюда кладу двенадцать с половиной тысяч Евро – аванс по Земфире и грузу, находившемуся при ней…

– Последнюю пачку убери, – вскрывая очередную банку с пивом, велел генерал.

– Почему?

– По капустному кочану. Мне из Москвы спустили план по задержанию наркокурьеров. Если я всех твоих людей буду отпускать с миром, то кем же и чем же тогда отчитываться?

– Я всё продумал, – мудро усмехнувшись, заверил цыганский барон. – Сдам, так и быть, тебе Петрю со всем выводком.

– Цыган сливает цыгана? Неслыханное дело. Куда катится наш грешный и изменчивый мир?

– Ну, Петря не совсем и цыган. То есть, цыган, конечно, только молдавский. Так сказать, неполноценный. Короче говоря, в понедельник можешь засылать в дом на Кирпичной своих ребятишек – вместе с понятыми. В багажнике бежевого «Мерседеса» найдёте двухкилограммовый пакет с гашишем. На пакете будут чёткие отпечатки пальцев хозяина. А на кухне, под четвёртой доской от входа, лежит мешок с сушёной коноплёй.

– Совсем другое дело, – повеселел генерал. – Клади обратно деньги за Земфиру. Как Петрю повяжем, так и твою любимую племяшку отпустим на волю…. А, что у нас с наглыми залётными деятелями, которые занимаются «обналичкой», а долю не засылают?

– Выясняем, Валентин Валентинович. Выясняем…

Генеральский адъютант и Изумрудик выкурили уже по второй «допинговой» сигарете.

– Похоже, что наши боссы сегодня никуда не торопятся, – предположил полицейский капитан. – Ещё, как минимум, часа полтора будут прохлаждаться.

– А ты – на их месте – торопился бы? Богатый достархан, он как сильный магнит. Неохотно отпускает, с трудом немалым…

Завершить эту философскую сентенцию цыган не успел – прогремел сильнейший взрыв. Толстое бревно, выдранное из стены бани, пролетев метров сорок, обрушилось – с грохотом – на крышу чёрного джипа. Остриё железной скобы, взявшейся не пойми и откуда, вонзилось разговорчивому Изумрудику прямо в селезёнку…

– Пронин! С вещами – на выход! – прозвучала – Небесной неповторимой музыкой – долгожданная команда.

Василий Павлович, сжимая в ладони правой руки ручку старенького чемоданчика, вышел за ворота колонии и несколько раз вздохнул-выдохнул полной грудью.

– Свобода, мать её, – негромко пробормотал Василий Павлович. – Прощай, родимая зона. Увидимся ли ещё? Честно говоря, не хочется. Но и зарекаться, увы, глупо…

Это была его уже третья ходка. Букет обвинительных статей наличествовал такой же, как и в предыдущих двух случаях: изнасилование, развращение малолетних, педофилия.

Правда, на этот раз, Правосудие, так его и растак, вынесло неожиданно-суровый вердикт – десять лет общего режима. Пронин даже затосковал и начал всерьёз задумываться о самоубийстве, мол: – «Десять лет без секса с малолетками – невыносимая пытка…». Но, вот, и трёх с половиной лет не прошло, а его выпустили.

Почему выпустили? Василия Павловича, честно говоря, этот вопрос мало интересовал. То ли вышла очередная предпраздничная амнистия. То ли российский Президент, известный поборник либеральных принципов и устоев, распорядился – сократить в два раза количество заключённых…. Какая, собственно, разница?

Он посмотрел вниз, расстроено сплюнул под ноги и неодобрительно покачал головой: у подножия холма – во всей своей красе – раскинулся затрапезный городишко Урюпинск.

«Гадкое местечко», – трогаясь в путь, мысленно поморщился Пронин. – «В том плане, что на улицах этого городка, благодаря всеобщей и тотальной безработице, всегда многолюдно. Даже пописать незаметно не получится, не говоря уже о более серьёзных вещах…. То ли дело – родимый Краснодар! Там большинство населения при деле. Даже пенсионеры не по лавочкам бестолково сидят, а в огородах да садах впахивают по полной и расширенной программе. Следовательно, и детишки, оставленные без присмотра, слоняются – и компаниями, и поодиночке – по пустынным улочкам…. Ладно, сейчас дошагаю до железнодорожного вокзала и куплю билет на ближайший поезд. Завтра уже буду дома. Отъемся, понятное дело, отосплюсь. А потом и делом займусь. Сейчас лето, Краснодарский край буквально-таки наводнён попрошайками, прибывшими в российскую житницу из других, менее богатых регионов. Причём, многие нищие – ради более жалостливого вида – и детишек привозят с собой…. Присмотрю себе маленькую девчушку лет семи-восьми. Обязательно светленькую, кудрявую, с доверчивыми небесно-голубыми глазёнками. Куплю, или – по-простому – украду…. О, что я буду с ней делать! Уже слюнки, заранее, текут…».