Лиз Дженсен - Вознесение

— Бетани — девочка интуитивная, — продолжает доктор Эхмет, — поэтому-то ее и недолюбливают врачи. Она ловит настроение собеседника. Временами ее чутье кажется даже несколько, как бы поточнее выразиться, противоестественным. Это нервирует людей.

Тут я усиленно изображаю ироническое недоверие, как будто ко мне это никоим образом не относится. Убедительно получается или нет, не знаю.

— Вспомнить хотя бы Джой Маккоуни. Бедная женщина.

— А какие у них были отношения? — спрашиваю я, удивившись тому, что он нарушил оксмитский закон молчания и упомянул имя моей предшественницы.

— Непростые — по понятным причинам, — отвечает он смущенно, явно жалея, что поднял эту тему.

— Но почему? — «А ведь я ее предупреждала, чем все закончится». — Джой… больна?

Доктор Эхмет возит фалафель по тарелке.

— В определенном смысле. Джой оказалась в очень сложном положении, — бормочет он. — Ее выводы в связи с Бетани оказались несколько… э-э-э… непрофессиональными.

— Например?

Он мотает головой, разламывает фалафель и задумчиво смотрит на облачко пара, поднимающееся от растительного белка.

— Мы все надеемся на ее возвращение, поэтому вы, конечно, поймете, если я ограничусь сказанным.

Киваю в знак согласия.

— А вы? Какие у вас отношения с Бетани?

— Исключительно электрические. Хе! Мне ее выслушивать не приходится, — заявляет он и придавливает фалафель вилкой, так что сквозь зубцы проступает зернистая бобовая масса. — Я всего лишь включаю ток.

«Тихая комната», где мне предстоит наблюдать за сеансом электрошока, сияет стерильной белизной. Объясняя суть процедуры, доктор Эхмет предупредил, что благодаря общей анестезии и спазмолитикам ничего из ряда вон выходящего я не увижу.

— Да-да, драматические спектакли остались далеко в прошлом. Хе! Никаких тебе припадков. Языков теперь никто не откусывает и зубов не сплевывает. — В его голосе скользит легкое сожаление. — Но сам метод остается спорным — из-за утраты памяти. По правде говоря, науке до сих пор не известно, как он работает. Одни говорят, что шок стимулирует нейроэндокринную систему и нормализует уровень гормонов стресса. Другие утверждают, что дело не в гормонах, а в химическом балансе мозга. Остальные считают, что ЭШТ уничтожает мозговые клетки и больше ничего. Но если это и так, думаю, потом эти клетки восстанавливаются — в более качественном, так сказать, варианте.

На каталке ввозят Бетани, и в первый момент я ее не узнаю. На моей пациентке белый балахон, волосы стянуты на затылке. Без косметики она выглядит совсем юной. Заметив меня в глубине кабинета, она прикладывает палец ко лбу, чертит в воздухе стремительный зигзаг и улыбается с победным видом террориста, получившего все, чего он хотел.

Сам аппарат — прямоугольный ящик с ручкой и тянущимися из него цветными проводками — выглядит вполне прозаически.

— Ну что, Бетани, пора ставить капельницу, — говорит доктор Эхмет. И доктор, и пациентка деловиты и спокойны: они явно прошли через это много раз. Она послушно протягивает худенькую руку, покрытую следами от бритвы до самого плеча.

— Бревитал внутривенно, — поймав мой взгляд, поясняет доктор Эхмет одними губами. — Анестетик.

Едва игла пронзает вену, как веки Бетани закрываются, напомнив мне кукол, которые, стоит положить их на спину, тут же впадают в кому. Ее лицо, обычно подвижное, мгновенно разглаживается, словно отключившееся сознание позволило ее чертам подписать перемирие. Медсестра ставит еще одну капельницу.

— Мышечный релаксант, — подсказывает доктор Эхмет. — Переломы и смещения позвонков нам ни к чему. В конце концов, мы вызываем у пациента самый натуральный припадок.

Хассан принадлежит к породе тех людей, которые любят делиться познаниями. Поскольку я уже читала о предстоящей процедуре в Сети, ничего нового он мне пока не сообщил, но я рада возможности сравнить теорию с практикой и комментарии слушаю с интересом. Медсестра протирает лоб Бетани влажной губкой, потом мягко разжимает ей губы и вкладывает кляп — «чтобы не повредила себе язык», объясняет доктор Эхмет, намазывающий гель на два вложенных в подушечки электрода. Затем он накрывает нос и рот Бетани маской, закрепляет ее и; по сигналу анестезиолога, прижимает электроды к вискам.

Если что-то и происходит, я этого не замечаю.

— А сейчас, хе, мы подаем разряд тока в ее мозг, чтобы вызвать тонические судороги, которые продлятся ровно десять секунд. Время тут — самое главное.

Ничего особенного по-прежнему не происходит — ни конвульсий, ни подергиваний, ни каких-либо звуков, — однако от неожиданно накатившего отвращения меня чуть не выворачивает наизнанку. Впечатление такое, будто смотришь передачу о защите животных с любительскими кадрами, на которых, прикрученная к операционному столу, лежит крохотная макака с грустными глазами.

Доктор Эхмет привычно следит за цифровыми часами.

— И… время! — говорит он и убирает электроды.

Пальцы на ногах Бетани, скрытые простыней, сгибаются и разгибаются, словно ростки папоротника, которые в документальных фильмах разворачиваются в мгновение ока. Доктор Эхмет жестом приглашает меня подойти к каталке. Встаю в изголовье, и вдруг меня охватывает странное искушение — потрогать розовые кружочки на висках Бетани. Но я не поддаюсь.

— Ну вот и все. Сеанс окончен. Наркоз мы ей дали легкий, еще пара минут, и наша красавица проснется. Хотя вид у нее будет несколько пришибленный… Или нужно говорить «стукнутый»? Хе. А вот чувствовать себя она будет отлично. Будто заново родилась.

Минут через пять Бетани распахивает глаза, стонет, потом зевает. Как и предсказывал доктор Эхмет, вид у нее неважный. То есть прямо-таки чудовищный: помятая, заторможенная — прообраз себя в сорок лет. Зрачки вполглаза, безумный взгляд. Она пытается сесть и мотает головой, словно у нее нарушено чувство равновесия.

— Бетани, ты помнишь, как меня зовут? — спрашиваю я. Из всех побочных эффектов ЭШТ утрата памяти — самый серьезный. Как и следовало ожидать, Бетани меня не узнает, но, похоже, это ее ничуть не смущает.

— Я видела воронку. Вихрь, гигантский, — сипит она. — Офигительное зрелище.

После процедуры ее голос стал на октаву ниже. Такое ощущение, что он доносится из пещеры.

— Где?

Похоже, мой вопрос ее озадачил.

— Облака скручиваются в спираль. Потом карта. Разрушения такие, что просто улет. Записывай. Пиши: «падение Христа Спасителя».

— О чем это тебе говорит?

Мотает головой по подушке:

— И «кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное». Да ты сама скоро увидишь. — Моргает. — «Вот Господь опустошает землю и делает ее бесплодною; изменяет вид ее и рассеивает живущих на ней».