Ирина Крупеникова - Застава

«Мама. Мамочка! – шепелявый Паша растёкся от умиления, будто ребёнок, и тронулся навстречу неведомой стороне, звавшей издалека. – Я иду, мама!»

Клочья бледного тумана опустились на землю и растаяли в объятиях утренней зари.

Ворон пошатнулся и рефлекторно полез в карман за чёрными очками. Тур обнял его, предупредив неизбежное падение, вынудил сесть на землю и прижал ладонь ко лбу, мокрому от проступившего холодного пота. Лис попятился.

– Всё закончилось, успокойся. Мы оба здесь, – Тур наклонился к уху близнеца. – Оба. Слышишь меня?

Ворон не шелохнулся, и Лис перепугался не на шутку.

– Что с ним? – пробормотал он издали.

– Ворон, очнись, – Тур не заметил вопроса. – Близняшка, давай, возвращайся.

Тот выдохнул глухой стон и с трудом приподнял голову.

– Что, опять припадок? – выдавил он едва слышно.

– Похоже. Держись, сейчас отойдёт.

Пальцы Тура аккуратно скользили по виску брата.

– Где Паша?

Тур оглянулся в поисках ответа, но пояснять происшедшее взялся Лис.

– Кажется, ты всё-таки проводил его в Переходе. Он канул в память. Ну, в царство информации, которое охраняет наш отец…

– Лис. Замолчи, – грозно перебил Тур.

Губы юноши дрогнули. Но не от обиды, а от страха перед сгустком ярости, ринувшимся на него вместе с категоричным требованием.

– Он нашёл Марину, – тихо произнёс Ворон. Глаза его, тусклые и холодные, смотрели в пустоту светлеющего неба.

– Он унёс с собой информацию о ней, – робко вставил Лис и покосился на Тура. – Те, кто велел ему найти, ничего не получили. Ведь они заложные, им нет дороги в память.

Ворон опустил веки и расслабился на руках близнеца.

– В эту байку я поверю с удовольствием.

Тур вздохнул, как выгнал из себя тяжёлые капли тревоги.

Возвращаясь из операционной, доктор Полозов заметил возле ординаторской заведующего, отчитывавшего медсестру. Резкая жестикуляция и багровый оттенок лица предвещали беспокойный день персоналу отделения, и хирург замедлил шаг, намереваясь дождаться, когда начальник скроется в своём кабинете. После двух подряд экстренных операций не было ни малейшего желания попадать под горячий язык шефа, склонного заводиться по любым пустякам с пол-оборота.

– Полозов!

Отчитанная с ног до головы Лидочка моментально выпала из зоны внимания.

– Полозов, зайдите в мой кабинет немедленно!

Заведующий зашагал по коридору в полной уверенности, что его приказ будет сию секунду исполнен. Доктор Полозов, впрочем, спешить не стал.

– Всеволод Васильевич, – Лидочка подпорхнула к хирургу. О полученном нагоняе напоминали теперь только пурпурные ушки, украшенные крошечными серьгами. – Говорят, вы жизнь ребёнку спасли в субботу?

Доктор Полозов тревожно посмотрел на удаляющийся белый халат, полы которого едва поспевали за журавлиными ногами.

– Это преувеличение, – обронил он.

– Всеволод Васильевич, вы скромничаете! Вам с вашими-то руками!..

Она захлебнулась, не найдя в запасе слов, которыми могла бы выразить свой восторг.

– Полно вам, Лида. То же самое сделал бы любой врач.

– Операцию умирающему мальчику на дому? Всеволод Васильевич, мы уже всё-всё знаем, – Лида открыто заулыбалась.

– Вот как? – доктор Полозов помрачнел.

– В перинатальное позвонили из детской областной, – заспешила бойкая медсестра. – У одного доктора там жена работает. К ним милиция приезжала, узнавали обстоятельства, потом сюда заявились, а вы как раз на операции были. В общем, мы вас все поздравляем! Это потрясающе. Такая профессиональная смелость!

До настоящего момента Всеволод Полозов был уверен, что о его вынужденном «подвиге» коллеги не узнают. К разговору с представителями органов он морально подготовился, но поздравления Лидочки стали сюрпризом.

– Как мальчик себя чувствует? – спросил он, чтобы извлечь хоть что-то полезное из вездесущих слухов.

– Прекрасно! Говорят, уже бегает по палате. Его мать жаждет вас увидеть.

– Полозов!! – прогремело с другого конца коридора.

– Похоже, он тоже жаждет меня увидеть, – усмехнулся хирург и громко ответил. – Иду.

– Он сегодня не в духе, – Лидочка не уловила иронию.

– Я заметил.

Заведующий отделением, где работал доктор Полозов, славился в больнице вспыльчивым нравом и отвратительным характером. Хирург-дежурант никогда не прислушивался к сплетням в коллективе и понятия не имел, как довольно молодой и весьма посредственный врач занял столь видный пост. Прямых конфликтов с начальником Полозов не имел и был несколько удивлён состоявшейся «чисткой на ковре». Причиной, как он и предполагал, стала домашняя операция.

После четвёртой вариации на тему «как вы посмели рисковать репутацией больницы», двух упоминаний о местных газетах и одном о письме, которое кто-то собирался направить главврачу, доктор Полозов догадался, что именно взвинтило шефа.

– Я не вижу предмета для обвинения, – сохраняя невозмутимость, заявил он, когда шеф смолк, чтобы перевести дух. – Мальчик жив и скоро будет здоров. Следовательно, «если бы» в данной ситуации не является аргументом.

– Какая разница – здоров или не здоров! – бухнул молодой заведующий, приподнявшись над столом. – Вы нарушили правила проведения операции!

Всеволод Полозов сжал кулаки, ибо чувствовал, как не защищённые перчатками ладони превращаются в куски льда.

– Ради жизни человека нужно нарушать правила! Если вы считаете мою дальнейшую работу в вашем отделении угрозой своей репутации, – он отчётливо выделил «вашем» и «своей», – я готов подать заявление об уходе.

Уродливый блик ярости продолжал кружить над огорошенным начальником, но здравомыслие вернулось и вместе с ним осознание сказанного и услышанного.

– А вы, оказывается, обидчивый, Всеволод Васильевич, – заведующий выдавил из себя усмешку и опустился в кресло. – Когда я вызвал вас к себе, я не планировал оголять ставку дежуранта.

– Разумеется, – доктор Полозов скрестил руки на груди. – Однако мне с этого момента будет неприятно работать под началом медика, предпочитающего писанные кем-то правила здоровью людей.

Всеволод Полозов отдавал себе отчёт в том, какую оплеуху закатил своему непосредственному шефу и какого врага получил в его лице. Остановившись возле открытого окна в рекреации, он расстегнул ворот хирургической пижамы и вздрогнул от холода собственных пальцев. Негодование отступило, и досада оскоминой осела во рту. Нужно ли было вообще отвечать человеку, занятому исключительно собственной персоной? Последняя фраза породила гнев и ничего более. И причиной тому стали не слова, прозвучавшие подобно обвинению, а сам факт отпора, данный начальнику подчинённым.