Робер Мерль - Мадрапур

Выдвинув вперёд массивный подбородок с ямочкой и обнажив свои крупные зубы, Блаватский улыбается. В то же время в его маленьких и пронзительных серых глазках что-то поблёскивает, и это наводит на размышления. Блаватский не забыл своей стычки с Пако, а ведь он, несмотря на свой смех, на игривость манер и грубоватость простецкого парня, безусловно, злопамятен.

– Как я могу это знать? – говорит он с добродушным видом, отводя руки в стороны от своего дородного туловища.– Мы почти ничего не знаем о Мадрапуре. Есть люди, которые надеются найти там золото. Другие,– острый, как бритва, взгляд на Карамана,– нефть. Третьи,– на Христопулоса он не смотрит, но взгляд его становится жёстким,– наркотики. А вот вы, мсье Пако, деловую древесину. Почему бы и нет? – Он ещё шире разводит руки.– В конце концов, если Мадрапур действительно существует и если он в самом деле находится там, где нам говорят, то уж чего-чего, а лесов там хватает.

– А дороги? – говорит Пако.– Дороги? Мне абсолютно необходимы дороги!

– И в его тоне звучит капризная требовательность, которую я нахожу комичной.– Или на худой конец какие-нибудь тропы.

– Уж тут вы, пожалуй, слишком многого требуете,– говорит Блаватский с деланным добродушием и с жестом бессилия.– По моим сведениям – за их достоверность я не ручаюсь,– мы должны приземлиться на китайском аэродроме, расположенном на границе нового государства. А оттуда вертолёты доставят нас в Мадрапур. Вы не можете не признать, что всё это отнюдь не свидетельствует о наличии дорог или даже троп.

Пако поворачивается к Караману и смотрит на него с упрёком и возмущением.

– В этом случае,– говорит он со свойственной французам привычкой первым делом винить правительство, когда у них не ладится что-то в делах,– надо было меня предупредить, я бы избавил себя от ненужных хлопот.

– Насколько мне известно,– с бесстрастным видом говорит Караман,– вы с нами не посоветовались, прежде чем предпринять это путешествие.

– Вы знаете не хуже меня,– резко парирует Пако,– как это всё проходит у вас в министерствах. Мне бы предложили представить целую кучу бумаг, и ответа я дождался бы не раньше чем через полгода. О несоблюдении коммерческой тайны я уж не говорю. А мне совсем не улыбалось вызывать подозрения у моих конкурентов.

– Но тогда,– очень сухо отвечает Караман, и губа его вздёргивается несколько больше обычного,– тогда вы не можете нас упрекать, что мы не сообщили вам, с каким риском сопряжён ваш проект, поскольку мы не были о нём предупреждены.

Обнажив все зубы, Блаватский с удовлетворением взирает на эту кисло-сладкую перепалку двух французов.

А меня поражает даже не столько их взаимная враждебность, сколько тот факт, что промышленник Пако, стоящий во главе достаточно крупной фирмы, пошёл на эту рискованную затею, располагая такой скудной информацией. Если только он не решил on the sly [5]прогуляться в Индию за счёт своей фирмы. Но зачем в таком случае брать себе в попутчики Бушуа, который одновременно и его правая рука и наставник?

А ведь он прелюбопытнейшая фигура, этот Бушуа. Он излучает таинственность, свойственную по-настоящему неприметным людям. Ни одной яркой черты, только невероятная худоба. Никакого выражения в пустых глазах. И ни одной особой приметы, кроме привычки не переставая перебирать колоду карт. Существо – по крайней мере внешне – заурядное, серое, легкозаменяемое, как стандартная деталь, существо, которое невозможно отнести ни к одному человеческому типу. Я говорю о человеческом типе, а не о социальной группе, ибо в этом плане его классифицировать просто: Бушуа принадлежит к администраторам высокого класса. Пако представил его как свою правую руку, и эта правая рука за тридцать лет работы в фирме наверняка прекрасно выучилась не замечать того, что делает левая рука. Несомненно, Бушуа – тот редкостный человек, заполучить которого мечтают все директора предприятий: человек, обладающий избирательной честностью, неспособный по самому складу своей натуры нанести хозяину даже грошовый ущерб, но при этом усердно помогающий ему без зазрения совести облапошивать клиентов. Во всяком случае, так мне видятся Бушуа, Пако и их взаимоотношения внутри фирмы.

Но я, разумеется, могу ошибаться. Быть может, мсье Пако – промышленник, наделённый маниакальной порядочностью, и налоговому управлению ни разу не удалось оспорить суммы его накладных расходов. К тому же он носит в петлице ленточку Почётного легиона и значок Ротари-клуба [6]. Таким образом, перед нами человек, чьи высокие качества оценены по достоинству и ручательства в добропорядочности которого были дважды подтверждены.

Блаватский поплотнее устраивается в кресле и, полуприкрыв глаза, попеременно следит из-за толстых стёкол очков за Пако и Караманом. Он почему-то напоминает мне сейчас огромного кота, подстерегающего добычу.

– В сущности, всё же есть способ, мистер Пако,– снова вступает он в беседу. (Хочу отметить, что он его величает мистером Пако, тогда как меня имеет наглость именовать просто Серджиусом.) – Всё же есть один способ вывоза вашей древесины, во всяком случае если Мадрапур и вправду находится именно там, где нам говорят. Способ такой: спуститься вниз по Брахмапутре, потом по Гангу, который выведет вас в Бенгальский залив.

– Так что же мешает мне это сделать? – говорит Пако с искрой надежды в своих круглых выпученных глазах.

Блаватский смотрит на него, явно веселясь.

– Индия, разумеется,– говорит он. И добавляет, бросая быстрый взгляд на Карамана: – Это относится также и к нефти.

– Индия? – спрашивает Пако.

– Брахмапутра, Ганг, Бенгальский залив – это Индия,– говорит менторским тоном Блаватский,– и я не вижу причин, почему Индия должна позволять вывозить через свою территорию сырьё из государства, которое она рассматривает в лучшем случае как взбунтовавшийся протекторат.

Следует пауза. Караман – он сидит в своём кресле немного расслабившись, но отнюдь не развалясь, причёска у него по-прежнему безукоризненная и галстук повязан всё так же аккуратно – не позволяет себе ни малейшего замечания. Он опять погрузился (или делает вид, что погрузился) в чтение «Монда». Пако слишком подавлен, чтобы как-то реагировать на эти слова. И Блаватский непременно остался бы хозяином положения, если б в разговор не вмешалась, причем с огромной самоуверенностью, которую придаёт ей наличие титулованной родни, миссис Банистер.

– Мсье Блаватский,– говорит она смеющимся голосом, склоняя набок изящную шею и пуская в ход все свои чары (но к Блаватскому эти её маневры имеют лишь косвенное отношение: главный объект всех её попыток обольщения по-прежнему тот же),– упоминая Мадрапур, вы всякий раз говорите о нём так, словно не верите в его существование.