Геннадий Семенихин - Космонавты живут на Земле

Все-таки он успел. Вошел в приемную, когда на часах было без десяти пять.

— У генерала кто-нибудь есть?

Секретарша отрицательно покачала головой, и Ножиков, поняв это как разрешение, отворил дверь. Отодвинув от стола старомодное кресло с резными подлокотниками, генерал стоя читал какую-то рукопись. Был он в штатском. Черная без единой сединки шевелюра, остроносое лицо. При появлении Ножикова не оторвал взгляда от рукописи.

— Слушаю вас, товарищ.

— Я по поводу космонавта майора Кострова, — начал Сергей, — его отстранили от дальнейших тренировок.

Глаза Заботина уперлись в Ножикова.

— Вот как! — удивленно, чуть в нос пробаритонил генерал. — Вы что же, командир отряда космонавтов?

— Никак нет.

— Его заместитель?

— Тоже нет.

— Тогда, быть может, начальник штаба? — продолжал Заботин, подавляя раздражение, вызванное неожиданным вторжением в его кабинет этого широкоплечего майора.

— Нет.

— Тогда вы, быть может, скажете, по чьему поручению задаете мне такой вопрос? — вкрадчиво произнес Заботин и, опираясь на прочные подлокотники, медленно осел в кресле.

— Скажу, — отрубил Ножиков. — По поручению нашей партийной организации.

— Позвольте, — перебил Заботин сурово, — ответственность за судьбу Кострова лежит все-таки на мне, и, если ваша парторганизация снабдит его новым сердцем, без явлений экстрасистолы, я охотно оставлю неподписанным документ об отчислении его из группы летчиков-космонавтов.

В темных глазах Ножикова вспыхнула буря.

— Послушайте, товарищ генерал, — почти выкрикнул Ножиков, — майору Владимиру Кострову не надо нового сердца. У него есть свое — хорошее и надежное сердце... Если вы даже в нем и обнаружили эту самую экстрасистолу.

Генерал Заботин с интересом посмотрел на майора. Он любил людей настойчивых и строптивых. С такими он ожесточенно спорил, если, по его мнению, они защищали или высказывали неверную точку зрения. Но стоило только Заботину убедиться, что правы они, — и он тотчас мужественно в этом признавался.

— Чего же вы добиваетесь? — спросил Заботин тихо.

— Чуткого отношения к Кострову.

— Нельзя ли поконкретнее?

— Чтобы майор Костров был немедленно отправлен на самое глубокое медицинское исследование, под наблюдение лучших терапевтов.

— И вы уверены, что это все нам объяснит?

— Уверен, товарищ генерал.

— Ладно, будь по-вашему, — согласился вдруг Заботин и усмехнулся: — Однако и крутоватый же вы мужичок.

— Какой уж есть, — насупившись, проговорил Ножиков.

Жене Светловой ужасно не повезло. Даже Первое мая она провела в сурдокамере. Где-то в это время звенели голоса друзей и подруг. Они, возможно, веселились за праздничным столом, а может, их всех увезли в Звездный городок. Туда на праздники всегда приезжали знаменитые артисты и поэты. В Звездный городок наверняка приехал и Леня Рогов, которому замполит Нелидов, наверное, послал пригласительный билет.

Рогова Женя не видала уже около месяца. Они провели с ним одно из воскресений в Третьяковке, пообедали в молодежном кафе «Романтики». И в тот же день по редакционной командировке Рогов уехал в Сибирь. Теперь он в Москве и, вероятно, уже навестил их городок. Может, заходил в сурдокамеру и видел ее на экране телевизора. «Видел или нет? — спросила себя Женя и тут же обрезала: — А тебе этого хотелось, а?» Усмехнулась, потому что не нашла на этот вопрос ответа.

С тех пор как Женя Светлова безошибочно почувствовала свою власть над добродушным, медлительным Леней Роговым, она потеряла покой. Странные превращения происходили с ней. «Ты ему нравишься. Возможно, он тебя любит, — рассуждала Женя. — А ты его?» И оставляла этот вопрос безответным, вела бесконечные поединки сама с собой. «Тебе уже двадцать второй год, — говорил ей серьезный укоряющий голос, — и ты уже не та сумасбродная девчонка, что бросалась в Иртыш с высоченного моста. Пора бы и разобраться посерьезнее в своих чувствах». — «Ну и что же? — возражал этому рассудительному голосу другой, очень веселый. — Леня очень и очень неплохой человек». — «Но значит ли это, что он тот единственный, кого ты можешь полюбить?» И веселый озорной голос торжествовал: «А для чего тебе так срочно отвечать на этот вопрос? Ты что, замуж собралась?»

Леня... То он казался ей хорошим парнем то она видела в нем человека, потрепанного жизнью, утратившего самое, по ее мнению, главное — веру в большое чувство. «А если он и об мне начнет думать, как о той женщине с фарфоровыми глазами?! Чушь! Ерунда! — тут ж обрывала она себя. — Он так не может».

Когда однажды Марина Бережкова спросила: «Слушай, Женька, неужели ты влюбилась этого толстячка?» — она вся вспыхнула и оскорбленно перебила: «Как тебе не стыдно это говорить!» Может быть, так и было на самом деле. Леня ей нравился, но она опасалась принять за любовь обыкновенную дружескую привязаность. А сейчас она хотела его видеть. Очень хотела. Но может, это от тоски по людям, навеваемой камерой молчания, да и только?..

Прошумели майские праздники, а потом настало шестое число. В сурдокамере Женя проводила время по так называемому перевернутом графику: день за ночь. Василий Николаевич Рябцев, напутствуя ее, объяснил, что один из ныне известных всему миру космонавтов подобным образом готовился к полету. По ее расчету был поздний вечер, и Женя деловито расчесывала перед зеркалом волосы, готовясь к «отбою», когда внешний мир заговорил с ней торжественным голосом Рябцева:

— Евгения Яковлевна, ваш опыт подходит к концу. Через час мы вас будем поздравлять с успешным завершением задания.

— Вот как! — воскликнула обрадованная Женя. — А я спать хотела укладываться.

— О каком сне может идти речь! Утро в полном разгаре. Вы разве забыли об условиях своего пребывания в тишине?

— Нет, Василий Николаевич, — засмеялась Светлова, — не забыла. Значит, с перевернутым графиком покончено?

— Покончено, покончено, — подтвердил Рябцев, — а теперь ждите дальнейших указаний.

Женя не знала, что происходило в эти минуты за массивными звуконепроницаемыми дверями. Леня Рогов еще с утра появился в городке космонавтов. Разбудив заспанную лаборантку Сонечку, он уместился на стуле напротив телевизора и неотрывно следил за Женей, задумчиво двигавшейся по тесному пространству камеры. Он нашел ее мало изменившейся. Простенькая прическа делала ее похожей на десятиклассницу. Появился Василий Николаевич Рябцев, старательно, как всегда, выбритый, подмигнул белокурой Соне.

— Пресса, оказывается, уже здесь.

— Вчера прилетел из Сибири, и вот, как видите... — сообщил Рогов.

— Вижу, вижу, — засмеялся Рябцев, — чуть свет, и я у ваших ног...

— Послушайте, Василий Николаевич, — пропуская шутку мимо ушей, продолжал журналист, — это правда, что Женя сегодня выходит?