Константин Костин - 11 рассказов. (СИ)

— Да? Может, расскажете мне, что было бы, если бы мы сдались немцам?

— Да ничего бы не было. Немцы же не дураки, поняли бы, что войска держать в стране не смогут, не хватит у них войск. Поставили бы лояльных правителей, коммуняк — в шею, и все. Зато жили бы в нормальной стране, а не в совке.

— Про план "Ост" вы слышали, молодой человек?

— Слышал. Коммунячья пропаганда. Не было его на самом деле.

— Значит, сожженные деревни — сами виноваты. Расстрелянные — сами виноваты, — старик загибал пальцы, — план "Ост" — пропаганда… Коммунисты — тоже, я так понимаю, сами виноваты…

— Сами. Твой Сталин, дед, еще хуже Гитлера был. Тот хоть другие народы гнобил, а Сталин — свой собственный. Да и войну он сам собирался начать, Гитлер только защищался…

— Так. Значит, коммунисты — сами виноваты, Сталин — злодей и диктатор. Концлагеря — пропаганда?

— Конечно. Ничего в них такого страшного не было. Можно подумать, в СССР концлагерей не было. Их большевики и придумали, всем известно. Вообще, при Сталине было все тоже самое, что и при Гитлере, только еще хуже. При Гитлере тебя, только за то, что ты кулак или сын священника, в лагеря не отправляли…

— Евреев, — хитро прищурился старик, — евреев отправляли.

Валера вздохнул. Забавный разговор начинал раздражать. Как надоели эти мифы…

— Во-первых, — начал загибать он пальцы, невольно копирую старика — Гитлер не собирался уничтожать евреев. Он собирался их только выселить куда-нибудь. Давно доказано, что газовые камеры и газенвагены — просто выдумка, они чисто технически не могли работать, а газ "Циклон-Б" — просто отрава от вшей. Во-вторых, при Сталине тоже собирались евреев выселять в Сибирь. В этот… Биробиджан. И тоже их гнобили, особенно после войны. В-третьих, евреи сами виноваты…

— Стоп-стоп-стоп… Что-то я перестал вас понимать. В чем виноваты?

— В войне. Если бы они деньги из людей не тянули, кровь из них не пили, то немцы их и не преследовали бы. Они же сами Лохокост придумали, чтобы продолжать требовать деньги якобы за погибших в войну…

— Так погибших не было?

— Было, но не так много. В пределах нормы.

— Кхм…

Старик озадаченно умолк.

"То-то же, дед. Нечего сказать? Против логики не попрешь!"

Мимо скамейки прошла высокая загорелая девушка в коротенькой юбке. На плече легкой кофточки висела повязанная в виде бантика георгиевская ленточка.

— Вон, видишь, дед, — Валера показал на девушку старику, — "Мы помним, мы гордимся". Думаешь, она помнит чего-то про твою войну? Так просто таскает, типа модно.

— Девушка, — старик неожиданно окликнул девчонку, — вы не подскажете, кто командовал Первым Белорусским фронтом в июне сорок четвертого?

— Рокоссовский, — девушка посмотрела недоуменно, а потом неожиданно улыбнулась, — Я же на истфаке учусь, я помню.

И зацокала каблучками дальше.

— Все равно, неудачный пример. Просто повезло на студентку наткнуться. Да и вообще, на эти ленточки на дурацкие плакаты только деньги налогоплательщиков тратятся.

— Вы налоги платите? — старик поднял брови.

— Я-то плачу. А вот ты, дед? Небось на пенсии сидишь?

— Ну почему, — старик хитро подмигнул, — я работаю.

— Где?

— В книжном магазине, — старик улыбался так, как будто удачно пошутил.

— Работаешь в книжном, — проворчал Валера, — так хоть книги бы умные читал, где давно написано, как в твоей войне все было на самом деле.

— Вот это верно, — неожиданно оживился старик, — вот это правильно говоришь, сынок. Книги нужно читать. Вот, ты Беляева не читал?

— Кто это? — Валера уже потерял интерес к разговору и собирался улучить удобный момент, чтобы уйти.

— Советский фантаст.

— Совок не читаю Что там может быть интересного? Как героически меняли гайку на восемнадцать на гайку на тридцать три?

— Напрасно, напрасно… Много любопытных вещей могли бы узнать…

Старик взмахнул книгой. "Человек, потерявший лицо" — успел ухватить заголовок Валера.

— Значит, евреев вы категорически не любите?

— За что их любить?

— Вы многих знаете?

— Дед, — Валера встал, — мне не надо знакомиться с волком, чтобы знать, что он кусается.

— Молодой человек… — произнес старик ему в спину.

— Ну чего?

— А что бы вы сделали, если бы оказались в прошлом? В 22 июня, только не 2011 года, а сорок первого?

— Это как в "Мы из будущего"?

— Да.

— К немцам бы пошел служить.

Что, съел? Думал развоняться: "Мол, ты что, к немцам бы пошел…"? Да, пошел бы. Ты, дед, вспомни, как в фильмах немцы выглядят — чистые, аккуратные, настоящие европейцы — и как русские — грязные, пьяные… Конечно, к немцам. Наверное.

— Прямо к немцам?

— К ним, к ним.

Валера зашагал по аллее к выходу из парка. Остановился на тротуаре, пропустил милицейскую машину с надписью "ЗАО МВД", хмыкнул над неожиданным каламбуром, прыгнул на пустую проезжую часть…

Визг тормозов.

Откуда…?

Квадратная решетка радиатора.

Треугольная звезда.

Удар.

Боли Валера уже не почувствовал.

Тьма.

— Аааа!!!

Валера подскочил на отчаянно завизжавшей кровати. Сердце колотилось о ребра.

"Машина… Авария… Удар…"

Стоп. Он ведь жив. Валера лихорадочно ощупал себя.

Тело цело, не болит, не ноет. Разве что голова немного…

Валера потянулся к затылку…

Рука повисла в воздухе.

А ГДЕ это он?

Маленькая узкая комнатушка. Вместо обоев — побелка, да еще и неровная. Такой же беленый потолок, с которого свисает на плетеном шнуре лампочка. Книжная полка, стул, на котором висит одежда, небольшое зеркало без рамы. Маленькое окно деревенского вида, с широким подоконником. Филенчатая дверь, крашеная в синий цвет.

Кровать — железная, с узорчатой спинкой, из тех кроватей, что показывают в фильмах.

"Где я?"

Это — не дом. И не больница. И вообще не похоже на Москву.

"Одесса" — всплыло вдруг в голове, как будто произнесено чужим голосом.

"Твоя комната" — продолжил голос.

Валера осторожно дотронулся до стены. Нет, твердая, шершавая. Будь она мягкая, это многое бы объясняло…

Шаги! Шаги за дверью! Сейчас кто-то войдет и все объяснит.

В раскрывшуюся дверь заглянула женщина лет тридцати с небольшим. С типично еврейской внешностью. Настолько типичной, что Валера, уже набравший воздуха в грудь, не успел ничего спросить.

"Двойра Шнифферсон, в девичестве — Ривкина" — прокомментировал голос.

— Изя! Ты еще валяешься? Вставай, лентяй! Я пошла на рынок, куплю рыбы. Вставай, вставай!

Дверь захлопнулась. Валера сидел, окаменевший.

Изя?! ИЗЯ???!!!

Он прыгнул к зеркалу.

Из мутноватого стекла на него смотрел мальчик лет шестнадцати. Загорелое лицо, черные, кучерявые волосы, длинный нос, круглые, темные глаза… На носу — царапина.