Макс Сысоев - Странники

Я готов был к борьбе со сновидениями, ибо знал, чт о хочу удержать подле себя, но надо было подтвердить своё желание: повторить решающее «да» в последний раз — и уж после не идти на попятную и никогда не сомневаться в правильности сделанного выбора.

На следующий день после моего возвращения, когда почти совсем стемнело, Учитель позвал меня и Катю в маленькую кладовку, заставленную банками с солёными овощами. Там он зажёг три светящихся шара и жестом пригласил нас присаживаться на ящики. Кузьма Николаевич уже знал всё и про микросхему у Кати в голове, и про планы Анжелы Заниаровны, и про положение дел в Городе. Никто из нас ему об этом не докладывал — просто мы были не первыми людьми, убежавшими от механистов в лес.

— Когда-то, — сказал он, бродя от одной полки с банками к другой, что было вовсе не в его манере, — когда-то вся Земля была как Город. Всюду металл, бетон, видеокамеры, чёрные формы. Никуда не скроешься, нигде не отдохнёшь. Чуть что не так — и тебя арестуют. Цивилизация напоминала двигатель, из которого вытекло всё масло. Чудовищный механизм, работающий вразнос. Его невозможно было точно отрегулировать, он постоянно работал неправильно, а это значило, что в нём гибли все без разбору: и те, кто за него, и те, кто против. Поэтому, когда началась война, не только колдуны принялись разрушать цивилизацию. Этот механизм всем опостыл — в том числе и самим механистам, которые теперь молятся на него.

Кузьма Николаевич обошёл сидящую передо мной Катю со спины и положил руку ей на затылок. Сделав несколько странных движений, которые мой глаз уловил с трудом, он поправил Кате волосы и протянул мне на ладони окровавленный комочек премерзкого вида. Его величество биопаспорт, понял я. Катя же не поняла ничего — только повертела головой и потрогала зачем-то нос.

Учитель, брезгливо отшвырнув комок в угол, продолжал, как будто всё так и должно быть:

— Однажды я попал в такое место, где была повышенная концентрация механического ужаса. Это было атомное бомбоубежище. В десять раз больше бетона, чем везде. В десять раз больше металла, видеокамер, духоты. Все, кто жил в этом бомбоубежище, умерли. Не потому, что у них закончился воздух, или вода. Они умерли от передозировки механическим ужасом. Слишком много техники, чтобы было возможно там жить... Не буду скрывать: я ненавижу всё механическое, и у меня на то есть веские причины. Однако я понимаю, что без многих технических приспособлений нам не сохранить необходимые для прогресса достижения цивилизации. Поэтому моя ненависть всегда будет у меня внутри, и никто её не увидит. Я очень рад, Катя, что ты предпочла наш клан Городу...

Что-то заставило меня насторожиться. Кузьма Николаевич обращался к Кате почти в той же манере, в какой разговаривала со мною впервые Анжела Заниаровна. Я крепко зажмурил глаза, пытаясь отделаться от неприятной ассоциации и внушить себе, что сходство употребляемых риторических приёмов нельзя рассматривать как свидетельство сходства идей, но полностью избавиться от неприятного чувства не удалось. Город заронил в душу сомнение. Для чего нужен я клану? Только ли чтобы из меня получился Учитель людей будущего?

... — и я очень рад, — говорил, обращаясь теперь уже ко мне, Кузьма Николаевич, — очень рад, что ты сейчас с нами, а не под землёй среди машин. Я никогда не сомневался, что ты толковый Ученик. Тебя почти ничему и не потребовалось учить — достаточно было лишь прояснить для тебя некоторые понятия, в которых ты блуждал.

— Благодарю, — ответил я сдержанно.

— Думаю, — сказал Учитель, — теперь стоит объяснить, с чего я вас так нахваливаю. Всё дело в неспокойных снах. В моих пресловутых стариковских кошмарах. Помнишь, я рассказывал, что иногда мне кажется, будто человечество самоуничтожилось, потому что выполнило цель своего существования? Жуткая мысль, но есть ещё жутче. Иногда меня начинает мучить подозрение, будто ничего и не самоуничтожалось. Что тот механизм, та Система, которая терзала меня всю жизнь, не погибла во время ядерной войны.

— Смотря что называть Системой, — сказал я. — Если исторические процессы, то тогда, ясное дело, Система жива, потому что живы мы, и мы продолжаем творить историю.

— Нет, — сказал Учитель. — Я имею в виду Систему в более узком смысле, а именно, ту общественную модель, которая сформировалась в двадцать первом веке и которая продолжает существовать, к примеру, в Городе механистов. Но Город — ерунда. Город это локальная проблема, да и к тому же он медленно, но верно приходит в упадок. А я боюсь другого — что Система продолжает функционировать в глобальном масштабе. Дело в том, что люди, правившие миром в двадцать первом веке, добрались до таких вершин власти, о которых владыки прошлого даже и грезить не могли. Эти люди стали практически равны богам. Я не знаю, насколько хорошо они подчинили себе историю. Боюсь, что очень хорошо. Историей можно управлять — в этом нет сомнения. Можно спровоцировать революцию, а можно её предотвратить. Можно манипулировать людьми, как марионетками.

— В наше время, — сказал Кузьма Николаевич, — не слишком почитают науку историю. Слишком много историки наплодили мифов, в которые хочется поверить и поныне — а вера, как мы знаем, штука чрезвычайно опасная и для нас нежелательная. Но я не о том. Я о мифе под названием «золотой миллиард». Слышал?

— Чушь собачья, — отрезал я. — Бредни.

— Да, — согласился Кузьма Николаевич, — элементов бреда эта теория не лишена, как и всякая упрощённая логическая модель. Но вот что мне не нравится: я побывал — уже после конца света — во многих районах этого мира. И в южном полушарии мне иногда попадались прекрасные тропические островки, которые война совершенно не затронула. Была ядерная зима — а там цветут деревья, поют птицы, стоят дома, а в домах горит свет и живут красивой жизнью люди. Что это за люди? Приблудные учителя русского языка, как я? — Нет. Это богатые люди. Невероятно богатые. Их денег хватило, чтобы с комфортом пережить конец света. Вот это мне и не нравится. А вчера — представляешь? — я видел самолёт. Тяжёлый роботизированный флаер. Кружил над развалинами, пока мы его не сбили. Откуда он взялся? — чёрт его знает. У Города такой техники давно нет.

— Боюсь, — заключил Учитель, — когда мы друг друга перестреляем, планета окончательно освободится от лишнего населения, и экономить ресурсы не будет нужды. Тогда сюда придут с юга богатые мерзавцы и заживут припеваючи.

— Можно я спрошу? — оживилась Катя. — Я, конечно, в ваши дела не посвящена, но мне непонятно, почему вы, колдуны, до сих пор не построите такой Город, как у нас? Что мешает всем кланам объединиться? Этот вопрос всерьёз волнует наших стратегов — ведь если вы объединитесь, воевать с вами станет намного сложнее — и Городу, и мерзавцам с юга.