Макс Сысоев - Странники

За столиками и у стойки народу хватало, однако танцующих видно не было, и в их отсутствие «Rattles Hell» походил не на бодрый клуб, где вовсю кутят и прожигают жизни, а на обычную футуристичную пивнушку.

Мы с Катей прошли к столу на шесть персон. На одном из мест сидела рыжая девушка с причёской-пальмой; другой стул занимал плотного телосложения парень с длинными волосами и бородкой, заплетённой в косичку. При нашем появлении парень поднялся, удостоил меня рукопожатием и назвался:

— Даниэль.

Рыжая девушка протянула руку для поцелуя. На тыльной стороне её ладони было вытатуировано сердце с надписью «for sale» [5] На продажу (англ.) . Наклонившись к руке, я прочитал на груди девушки: «Дэани Лиона Мария Амадеа. Стажёр».

— Это Алекс, — представила меня тем временем Катя. — Он родился в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году.

— Это его подселила к тебе Анжела? — несколько бесцеремонно осведомилась рыжая Лиона. У неё был низкий голос, и она была очень мила.

В колдовском мире, о котором мечтали гейдельбергские романтики, которого не хватало людям, пленённым офисами и заводами, и который находился теперь в шаговой доступности за стенами Города, Лиона могла бы стать феей, королевой соцветий, нимфой северных морей, — кем угодно. Она вписалась бы в любую сказку и любой фантастический роман, но здесь и сейчас её внешние достоинства были совершенно бесполезны. Die vergebliche Schönheit. Редкая биологическая красота, которая могла бы дать великое счастье, приносила и будет приносить Лионе лишь несчастья, — ибо даже от слепого б не утаилось, что она шлюха. От неё буквально веяло сексуальной энергией, которую невозможно растратить; каждый её вдох и выдох говорил о неутолимой жажде. У Лионы была большая и красивая грудь, но теперь, когда я насмотрелся на всякие разные чудеса, меня уже ничем не проймёшь.

— Сплетни, — отозвалась Катя на вопрос Лионы. И добавила:

— Но сегодня сплетням можно верить.

— Да, — подтвердила Лиона. — Лёша уже поверил. Он очень зол. Он давно хотел жить вместе с тобой.

— Раскатал губищще, тоже мне… — Катя задрала нос. — Пусть сначала научится уважать в человеке личность.

Лиона презрительно посмотрела на мои руки, торчащие из закатанных рукавов, и сказала:

— В предстоящем поединке я ставлю пятьдесят единиц на Лёшу.

— А я — на Алекса. Он сумеет за себя постоять. Знаете, какие в его времена нравы были?

Пока решали вопрос о пари, официантка поставила на наш столик два подноса: со снедью и с напитками. Я, не дожидаясь приглашения, налил из графина белой жидкости, пахнущей мятой, и, откинувшись на спинку стула, слушал, как дамы и господа делают ставки.

— Видите, какой он дикий, — говорила Катя. — Спит на диване в одежде, ходит по полу босиком, вино наливает без приглашения.

— Настоящий неандерталец, — кивала Лиона.

Я притянул Катю за плечо и прошептал ей на ухо:

— Так значит, Лёша это твой парень?

— Ну да.

— И он придёт сюда?

— Минут через десять.

— А он сильный? — спросил тогда я. — Может быть, я домой пойду?

— Сиди смирно, не дёргайся. Я тебя защитю.

Пришла Лена, виновница торжества, и Лёша, парень плотного телосложения и с совершенно лысым черепом. Его порывистые движения, неоправданно надменное выражение лица и излишне крепкое рукопожатие навели меня на безрадостные мысли.

Утешало одно: Лена встала со стаканом выпивки во главе стола и попыталась произнести длинный тост, но Лиона прервала её словами: «Можно жрать!», Даниэль поддакнул: «Надерёмся quantum satis [6] Сколько нужно (лат.) !», и веселье началось. Исчезла та напряжённость, которая всегда бывает между не самыми близкими людьми, собравшимися за одним столом, но не имеющими возможности пить и есть. Я опрокинул в себя стакан белой жидкости, похожей на вкус на мятно-шоколадный коктейль, и мысли обрели должный порядок. Пропали последние отголоски утреннего похмелья, Лёша утратил в моих глазах внушительность, и я решил, что сегодня-то отдохну хорошо. Будь что будет, и авось пронесёт.

Постепенно алкоголь помог мне вникнуть и в законы того микрокосма, в который я волею всемогущего Ананке попал.

Лёша был не слишком любимым кавалером Кати, спортсменом и будущим специалистом в сфере защиты информационных систем. Он носил чешскую фамилию К о зел, что служило поводом для не слишком интеллектуальных шуток.

— «К о зел», — сказал я раз в его защиту, — это марка пива была такая в моё время. Очень хорошая марка, между прочим.

Боюсь, никто из присутствующих моих добрых намерений не оценил.

— Лёша, — говорили ему одни, — ты толстый.

— Зато он ловкий, — отвечали за него другие.

— Толстый и ловкий клоун, — делали вывод третьи. А Лёша терпел.

Даниэль представлял собой опереточного интеллигента. Он разговаривал об эзотерической литературе, психологическом и философском кино и, как и я, любил вставлять в речь красивые иностранные слова и латинские фразы. Своим поведением он вызывал определённую симпатию Лионы, биолога и шлюхи с претензией на утончённость, как я её поначалу охарактеризовал.

— Что за убогий эрзац? — риторически вопрошал Даниэль, слушая рассказ Лионы о каком-то официальном мероприятии в академии. — Прямо в стиле режиссёра Дика Тельмана.

Лена большую часть времени молчала, подавая голос, лишь когда слышала название знакомого кинофильма. В этом царстве Мома, бога злословия, ей единственной из всех не перемалывали косточки: затяжное раздумье Лены было страшнее острот и каламбуров. Остальным же доставалось не на шутку — и даже Лиону подкалывали, хотя и аккуратно: она вызывала восторг как у мужской половины собрания, так и у женской. В обществе всегда были популярны своенравные, уверенные в себе, темпераментные женщины, не лезущие в карман за словом и имеющие на все проблемы бытия пусть не самую оригинальную и продуманную, но непоколебимую точку зрения. Когда таких особ начинали показывать по телевизору в качестве звёзд — певиц или актрис, — то обладающие менее твёрдым характером девушки внимательно следили за их личной жизнью и неосознанно пытались копировать их модель поведения.

Лиону по телевизору не показывали, но самыми влюблёнными глазами на неё смотрел не я, не Даниэль и не Лёша, а Екатерина Иосифовна Сайдлер.

Лиона была единственным человеком, не сказавшим мне ни слова.

— Почему ты со мной не разговариваешь? — спросил я её через час после начала банкета. — Стесняешься?

— Пф! — ответила Лиона.

— А вот я тебя стесняюсь.

— Я заметила. Ты пьёшь, как водосточная труба. Или как сильно закомплексованный человек, если точнее.

— Да, плохо, — согласился я, глядя Лионе в левый глаз и допивая пятый стаканчик. — Чёртовы комплексы ввергают меня в ничтожество. А у тебя не будет сигаретки?