Александр Кашанский - Антихрист

Сознание опять вернулось к Ивану. Один глаз ничего не видел, другой смотрел через затянутую красной пеленой щелочку. «Нож, цепь, двое», — промелькнуло в голове, и он бросился вперед. Он почувствовал, что в живот входит что-то горячее. В это время другой, размахнувшись, ударил Ивана цепью по голове. В этот же момент Иван, свалив того, который воткнул в него нож, рванул голову противника за волосы назад и вцепился зубами ему в горло. Противник страшно захрипел, другой стал хлестать Ивана цепью, потом вдруг, оглядевшись по сторонам, побежал по набережной.

«Ни хрена себе», — сказал Панин, вытащил из кармана газовый пистолет и побежал к борющимся. Впрочем, борьбы уже не было. Иван лежал, не двигаясь, на Кузьме, такая была кличка у этого бандита, и держал его зубами за горло.

Панин засунул ствол пистолета в рот Ивану и разжал зубы.

— Эй, мудила, сюда скорей, — позвал Панин, остановившегося с цепью. — Грузим эту падаль в машину и сматываемся, быстро, мать вашу…

Панин с помощником перетащили тела троих своих товарищей к машине, потом один, что с покусанным горлом, очухался и сам, хрипя и харкая, влез в машину. Тот, кому выбили глаз, только стонал, ничего не соображая и ни на что не реагируя, его затолкали в машину. Боксер же так и не очнулся, нокаут был полный. Его затолкали на переднее сиденье как мешок с картошкой.

— Как же так, вашу мать, налетчики, специалисты?! Отвожу сейчас же вас в Петровку, в баню и сидите там, пока не сдохнете или пока не отойдете. Врача завтра вам привезут. Я вас больше не знаю, говнюки проклятые.

— Тебе, Паня, надо было самому его замесить попробовать, а я бы на тебя посмотрел, — грубым, срывающимся голосом, как после сильного испуга, ответил тот, что был с цепью. — Мне теперь его рожа до смерти сниться будет.

— Что на его роже может быть страшного?… твою мать.

— Какого черта он улыбался?! Сволочь…

Подъехавшая шум драки милиция вызвала «скорую помощь», и автомобиль, гудя сиреной, помчался в больницу. Иван умирал, его дух собирался покинуть тело. Аллеин следовал за машиной.

Ивана подняли в реанимацию и положили на стол. Аллеин взлетел повыше, чтобы лучше видеть, что происходит в больнице.

Доктор Лапшин дремал в ординаторской, когда «скорая» привезла какого-то избитого парня.

— Александр Иваныч, избитого привезли, — заглянула в ординаторскую дежурная медсестра.

Реаниматор Лапшин, покачиваясь и зевая, пошел смотреть поступившего.

Лапшин работал в реанимации больше десяти лет, но такого еще не видел. Только взглянув на лицо парня, он сразу хриплым, будто не своим голосом сказал:

— Маша, всех сюда, вызывай хирурга, невропатолога, окулиста, давай наркотики.

У парня не было лица, вместо него была сплошная рана с торчащими кусками мяса, тело было синее, мошонка разбита, ноги покрыты огромными синяками и кровоподтеками, на животе была повязка, сделанная врачами «скорой помощи», но он был жив, это точно, и его можно было спасти. Лапшин свое дело знал. Кто покойник, кто жилец, определял безошибочно. Этот парень — жилец. «Вот это мышцы, — с уважением подумал он, — неудивительно, что его не смогли убить. Это какой-то пулезащитный жилет из стальных канатов, а не мышцы».

— Откуда привезли?

— На набережной нашли.

— Тех, кто его избил, задержали?

— Нет.

— Пульс есть?

— Когда привезли, был.

Лапшин приложил ухо к груди.

— Маша! Дефибрилятор! Разряд! Еще!

В этот момент дух Ивана покинул тело, но Аллеин не последовал за ним, потому что не знал, каким путем можно доставить к Творцу дух свободного человека, он всю свою жизнь носил только души.

Работа закипела. На помощь никто не шел. Парню не повезло: было воскресенье, никого из врачей, кроме дежурного хирурга, найти не удалось, хотя, по правде говоря, никто никого особенно и не искал. Если по каждому поводу созывать команду, жизни у врачей совсем не будет.

— Инъекцию давай, черт возьми, где наркотики?!

— Нету!

— Давай морфий, у него шок!

— Чего вы кричите на меня, Александр Иванович, его уже месяц как нет, неужели не знаете?

Лапшин кинулся к телефону, звонить начальнику больницы.

— Валентина Ивановна, тут парень умирает, молодой… Нет, наш, городской… Смотрел, сам смотрел, — врал Лапшин. — Может где-нибудь есть?… твою мать! — выругался Лапшин и бросил трубку.

Он подбежал к столу, парень не дышал, пульса не было.

— Мария, делай искусственное дыхание, я сейчас.

— Куда делать-то?

— Ну не в жопу же, что ты…

Мария, переборов отвращение, принялась делать искусственное дыхание, а Лапшин побежал в ординаторскую.

В ординаторской, в личном сейфе под двумя замками, Лапшин по секрету от всех держал собственные лекарства для особых случаев. Раньше он часто заглядывал в заветное отделение, но теперь — почти никогда, потому что лекарств совсем не стало. «Что я, Господь Бог, что ли, решать, кому жить, кому не жить». Рядом с коробочкой стояла двухсотграммовая бутылка со спиртом — тоже для особых случаев. Лапшин налил в стакан спирту, выпил, запил водой, отдышался, вытер выступившие от резкого спиртового удушья слезы, потом взял несколько ампул и бегом побежал в операционную.

Отдав медсестре ампулы, Лапшин принялся за работу. После нескольких инъекций и дефибриляции сердце у парня забилось.

— Пять минут, не больше. Фу… — сказал Лапшин, вздохнул и сел на стул. — Сиди здесь и следи, — сказал Лапшин помощнику. — Если сердце остановится — позовешь. Я подремлю в ординаторской. — И Лапшин медленной, шаркающей походкой отправился отдыхать. «Завтра утром надо ехать копать картошку, иначе — колец, начнутся дожди и все — урожай пропадет. Надо бы вздремнуть немного», — устраиваясь на кушетке, думал Лапшин.

Только он задремал, прибежала Маша:

— Александр Иванович, остановилось.

Лапшин вскочил и бросился в операционную.

— Стой, парень, ты куда, такую битву выдержал и собрался помирать. Ну-ка, дыши! — Лапшин изо всех сил ударил парня по щеке — это было последнее средство. — Дыши… твою мать!

Парень вдруг глубоко вздохнул, застонал и приоткрыл один глаз.

— Где я? — прошептал он.

— Где, где… В реанимации — вот где, — ответил Лапшин и вытер скатившуюся слезу. «Будет жить».

— Это лучше, чем любовь, доктор.

— Что?! — Лапшин посмотрел на паховую область пациента.

— Где те парни, что с ними? — прошептал Иван.

— А хрен их знает. Ты спи давай, отдыхай, завтра поговорим.

Больше Лапшин не спал. Он сдал парня хирургам, которые занялись ножевой раной, и до утра сидел в ординаторской и пил из заветной бутылочки, думая о том, что так жить нельзя и что все равно он отсюда уйдет.

Боли не было, только очень сильно кружилась голова, как будто ее отделили от тела, положили в центрифугу и начали раскручивать. Внезапно кружение прекратилось, и Иван понял, что летит куда-то с огромной скоростью, он летел будто бы по какому-то извилистому тоннелю, но стен тоннеля не было видно. Вдруг тоннель закончился, раздался хлопок, вокруг вспыхнул свет.