Дэни Коллин - Вне корпорации

— Значит, послав меня в Боулдер, мне сделали комплимент?

— Вас никуда не посылали. Скорее, «бросили». Разве вам не казалось странным, что коллега, с которой вы работаете в паре, среднего возраста — насколько я помню, ей лет семьдесят с чем-то?

Нила кивнула.

— По-моему, ваш директор, Мош Маккензи, точно знал, что делал, подав на вас заявку после того, как вы закончили университет. Он не случайно назначил вас, недавнюю выпускницу, ведущим реаниматологом.

Нила задумалась. Доводы доктора показались ей вполне логичными. Сейчас ей нужны любые слова, способные ее утешить!

— Во-вторых, — продолжал Таддиус, — у нас еще не было пациента вроде мистера Корда… никогда не было!

Нила молчала и смотрела на него застывшим взглядом.

— В самом деле, — продолжал Таддиус, — по сравнению с ним наши самые выдающиеся, самые интересные клиенты кажутся пресными, как ботинки. Вот что, безусловно, ведет к причине номер три…

Как будто для того, чтобы придать своим словам больше веса, он поставил на стол пустой стакан, который до того рассеянно вертел в руках, и откашлялся.

— Джастин не из нашего мира. Самая прочная страховка, которая охраняет реаниматологов, заключается в том, что пациенты охотно разделяют наше мнение об общественных психологических барьерах, пациент и реаниматолог одинаково считают подобные отношения неправильными — и даже пагубными. Тысячи невидимых нитей в течение целой жизни создают прочную стену, отделяющую нас от наших пациентов.

Нила кивала, хватаясь за слова доктора, как за спасательный круг.

— Но, — продолжал Таддиус, — Джастин явился не из нашей эпохи. Он не ведает об осторожности и презрении по той простой причине, что не испытывает их. Судя по видео, где засняты вы оба за несколько недель общения, я вынужден сказать, что его чувства прямо противоположны. Более того, осмелюсь заметить, что его сильно влечет к вам.

— Да, мы с ним уже обсуждали это, — вскинулась Нила, желая хоть как-то защититься. — Ия недвусмысленно ответила ему «нет».

— Вот и хорошо, — кивнул доктор Джиллет. — Следовательно, учитывая все, что я сейчас сказал, то, в чем вы мне сегодня признались, и чувства, с которыми вы сейчас боретесь, пусть на поверхности и являются отклонением, на самом деле вполне естественны… Точнее, естественны, насколько позволяет ваше положение. Только вдумайтесь, Нила! Интересный, властный, красивый мужчина проявляет к вам неподдельный интерес… Если бы вы не ответили на его чувства, вы повели бы себя неестественно!

Таддиус понял, что его слова попали в цель. Нила явно испытала облегчение. Чтобы она не слишком радовалась искуплению грехов, Таддиус нанес удар:

— Но помяните мои слова, Нила, нельзя допускать, чтобы из вашего взаимного интереса что-то выросло. Мы обязаны защищать не только вас, но и вашего клиента, в том числе и от него самого.

Претворяя слова в действие, он немедленно начал оглядывать комнату, ища все, что выдавало бы женскую руку.

Ничего. Это хорошо.

И все же он вынужден был спросить:

— Вы живете здесь?

— Конечно нет! — парировала Нила, снова закипая. — Он снял для меня соседнюю квартиру.

— Хорошо, но недостаточно. Вы согласны выслушать мой совет?

— Конечно, доктор Джилл… то есть Таддиус! Что мне, по-вашему, нужно сделать?

— Во-первых, съехать из соседней квартиры. Вместо вас в ней поселюсь я. Вы получите жилье километрах в трех отсюда — чем дальше, тем лучше.

— Но мы столько времени провели вместе, и я…

— Конечно, — перебил ее Таддиус. — Я распоряжусь оставить для вас гостевую комнату в здешних апартаментах. Если окажется, что вы чаще ночуете здесь, чем в своей квартире, значит, так тому и быть.

Ниле такой компромисс как будто понравился.

— А если все решат, будто мы с вами… будто между нами… что-то есть?

— Надеюсь на это. — Доктор лучезарно улыбнулся. — Если они будут смотреть на нас, они, возможно, не будут смотреть на вас, точнее, на вас и Джастина. Все пойдет на благо нашего клиента. Кстати, если все решат, что я способен увлечь такую красивую женщину, как вы, моей репутации и личной жизни это тоже не повредит.

Последние слова он произнес так обезоруживающе просто и с таким невинным видом, что Нила поняла: доктор делает не предложение, а комплимент. Она немного успокоилась. Возможно, в конце концов все окажется не так уж плохо.

— А что еще от меня требуется, Таддиус?

— Устраниться.

— Но…

— Не бойтесь, моя дорогая, — перебил он ее, подняв палец. — Вы больше не будете работать на Джастина. Если он согласится, ваш контракт перейдет ко мне, а я официально найму вас в качестве своей помощницы. Я непременно включу в договор пункт о том, что вы будете получать прежнее жалованье, а также получите право на независимые публикации. Но нам нужно создать юридическую дистанцию между вами и мистером Кордом. Уверен, он поймет необходимость такого шага.

Нила огляделась — не в последний раз, но с таким видом, словно избавлялась от глупых мыслей и неуместных фантазий.

— Согласна, — ответила она. — Я все объясню ему сегодня после ужина.

— Превосходно! А теперь, если вы не против, расскажите мне о мистере Корде. Многого в нем я еще не понимаю.

Нила вздохнула с облегчением. Если рядом будет сочувствующий ей Таддиус Джиллет, со временем неуместные чувства к Джастину постепенно испарятся, а вместе с ними — и сознание своей вины, и стыд.

— С радостью, — ответила она. — Чем я могу вам помочь?

Таддиус смерил Нилу одобрительным взглядом и устремился вперед, к цели. В конце концов, они делают общее дело.

— С чего вдруг такая неистовая реакция в конце пресс-конференции? Он ведь прямо набросился на Гектора, пришлось его оттаскивать, да не одному человеку, а нескольким телохранителям! Как-то не вяжется с тем, что мне известно о мистере Корде… в прошлом и настоящем.

— Вас интересуют мои предположения? — спросила Нила. — На Джастина напали, и он напал в ответ.

— Напали, говорите? Должно быть, в нем сохранились первобытные инстинкты.

— Так и есть. Во-первых, поймите: то, что вы считаете «свободой», и то, что считает «свободой» он, — диаметрально противоположные понятия. Далее, Джастин считает себя свободным человеком. Он очень цельный. Он готов умереть и, по-моему, даже убить ради того, чтобы сохранить свою свободу.

— Как он относится к инкорпорации?

— Для него она равносильна рабству. На поверхности он испытывает любопытство и кое с чем соглашается, но в глубине души слово «инкорпорация» он воспринимает как «порабощение».

— Значит, — сказал Таддиус, — попытка мистера Самбьянко насильно инкорпорировать его через суд, по сути, является нападением?

— Для Джастина это равносильно тому, как если бы кто-то попытался набросить цепь ему на шею или заклеймить его, как раньше клеймили скот. Вряд ли он сам понимал, как сильно противится этому, пока не утратил самообладание. К тому же это у них уже не первая стычка.