Нил Шустерман - Мир обретённый

...и тут она наконец поняла!

Алли узрела праведность устремлений Мэри. Мэри так долго боролась за создание совершенного мира — ибо разве не это цель всякого общества, всякой культуры, всякого духа от начала времён? Построить идеальный мир — разве не в этом вся задача бытия? И не какой-нибудь, а мир, полный духов детей, незапятнанных жизненными грехами, отчаянием и компромиссами; полный душ, спасённых в тот момент, когда их человеческий потенциал чист и ярок! Однако такой мир не будет завершённым без вещей и мест — они тоже непременно должны быть там. Ведь должно же мироздание получить золотую возможность выбрать, какие из творений человеческих рук и ума заслуживают вечности?!

Да, живой мир — это лишь чрево. Роды сопровождаются болью, но ах! — какая же за ними следует великая награда! Чрево в конце концов должно опорожниться, так чтобы Междумир, этот конечный результат любви, воссиял во всей своей славе. Идеальная формула вечности: Междумир, сумма усилий Мэри и её детей, скоро должен вырасти по экспоненте, во много раз!

Глаза у Алли расширились от понимания этой истины... Вот только...

...Мэри была неправа.

Несмотря на то, что душа Алли прониклась грандиозными перспективами Мэри, столь же обманчивыми, как и свет луны, девушка знала: свет Мэри тоже фальшив. Луна не сияет сама, она — лишь мёртвый камень, отражающий свет другого, куда более великого светила.

Живой мир — не чрево. Вот что сказала бы Алли Мэри, если бы ей не заткнули рот. Это детская, школа, дом и очаг. Это исток, в котором рождаются бесчисленные реки будущего. А что такое Междумир? Он — не более и не менее, чем портрет на живых стенах. Конечно, без него вселенная стала бы тусклее и обнажённее, но всё же это лишь отображение живого мира и его место — на стене, не в центре.

Как Мэри ни тужилась подчинить себе душу Алли, из этого ничего не вышло. Скорее даже наоборот — ненависть Алли к врагу превратилась в жалость... потому что Мэри никогда не удастся вырваться из той тёмной ямы, в которой она обреталась. Для Мэри не откроется дверь и не прольётся свет, потому что двери не открываются для тех, кто не видит ничего, кроме стен.

Души обеих соперниц в этот момент были так переплетены между собой, что Мэри прониклась тем, что чувствовала Алли, и теперь от неё к Алли устремился поток ядовитой, смертельной ненависти — той ненависти, от которой рушатся миры.

Мэри отшатнулась, разъединила их послесвечения. Потом взглянула прямо в глаза противнице и промолвила:

— Я дала тебе последний шанс сделать верный выбор, но теперь я знаю — в твоей душе не осталось ничего истинно праведного и непорочного.

Она повернулась к стоящим за её спиной послесветам:

— Будьте добры, принесите сюда саркофаг!

Они бросились выполнять её поручение и притащили старый холодильник — с закруглёнными углами и солидной хромированной ручкой, похожей на ручку на дверце автомобиля, но в отличие от неё открыть холодильник изнутри было невозможно. Холодильник был бледно-голубого цвета — слишком мягкого и приятного, если принять во внимание, с какой целью его собирались использовать.

Команда послесветов установила холодильник на самом краю мёртвого пятна и открыла его. Полки были удалены.

— Считай его защитной капсулой, — проговорила Мэри. — Мы отправим тебя в центр Земли, как подобает цивилизованным людям. — Она уставилась на Кларенса — тот всё ещё лежал без движения. — С моей стороны, однако, было бы неоправданной жестокостью послать тебя вниз и не сообщить о том, что в мои намерения не входило ни убить, ни ранить, ни вообще причинить какой-либо вред твоему приятелю шрамодуху. Но он нужен нам в бессознательном состоянии. Видишь ли, ему сегодня предстоит совершить нечто очень важное. Нечто ужасное, да, но и одновременно прекрасное. Я глубоко убеждена, что в этом случае добро перевесит зло.

И она послала за Милосом.

«Перемешать. Сдать три. Раз, два, три. Выбрать».

Тройка треф.

«Перемешать. Сдать три. Раз, два, три. Выбрать».

Девятка бубен.

«Перемешать. Сдать три. Раз, два, три. Выбрать».

В колоде не хватало валета пик.

Он знал это не потому, что пересчитал все карты в колоде, а потому что это была единственная карта, которая ни разу не открылась, когда он играл в «монте» [49] Испанская азартная карточная игра. . Его беспокоило: неужели что-то могло попасть в Междумир не в полном комплекте? Но ещё больше его волновало то, что пропавший валет был одноглазым. В колоде таких одноглазых валетов всего два: валет пик и валет червей. Он забыл, почему эта утрата так ужасала его, помнил лишь, что вся суть игры заключалась в том, чтобы найти этих валетов. Каждый раз при открывании карты его охватывал страх. И каждый раз страх переходил в ужас, когда открывался валет червей и на него искоса взирал его единственный злющий глаз. А потом ужас сменялся облегчением, когда он вновь перемешивал колоду, — лишь для того чтобы опять приняться за ту же игру и снова искать жуткую карту.

Другим послесветам он был теперь известен как Монти — по названию карточной игры, в которую непрерывно играл сам с собой, никому никогда не позволяя выбрать карту. Хотя многие ребята и знали его настоящее имя, они предпочитали называть его Монти, потому что в отличие от Милоса Монти никому не надоедал и не мозолил глаза.

Вот почему когда Мэри призвала Милоса, он отреагировал не сразу. Посланцу пришлось похлопать его по плечу, только тогда Милос оторвался от карт и пошёл вслед за ним туда, где ждала его Мэри.

— Милос, вот и ты! — поприветствовала его Мэри. Он улыбнулся: а, ну да, так его когда-то звали.

— Я к вашим услугам, мисс Мэри, — сказал он и сделал ей предложение, которого не делал никогда и никому: — Я сдам вам три карты, и вы попробуете найти одноглазого валета, да?

— Не сейчас, Милос, — мягко ответила она. — Лучше сделай для меня кое-что другое.

Она наклонилась и поцеловала его с такой теплотой и любовью, что он сразу вспомнил, что испытывает к ней пылкие чувства, вспомнил, сколько полезного он сделал ради этой девушки и сколько ещё в состоянии сделать. Поцелуй Мэри вызвал к жизни целый ряд воспоминаний, выплывших из плотного облака, окутывавшего его мозг. Она прижалась щекой к его щеке и шепнула ему на ухо:

— Мне очень хотелось бы, чтобы ты коснулся шрамодуха, Милос.

Она указала глазами на простёртого на земле всего в нескольких футах от них человека. Милосу в то же мгновение стало ясно, что вот он, тот самый одноглазый валет, который и пугал его, и манил!

— Мне нужно, чтобы ты коснулся его, Милос... и разбудил спящих скинджекеров.

Его глаза, устремлённые на Мэри, налились слезами.

— Сделай со мной то, что делаешь с другими! — взмолился он. — Я видел. Когда ты касаешься их душ. Обволакиваешь их. Сливаешься с ними. И тогда они согласны ради тебя на всё. Ты сделаешь так со мной, да?