Анри Рюэллан - Полуночный трубадур

— Я была совершенно уверена… — извинилась псевдо-Арабелла, удрученно взмахнув рукой.

— Неважно.

Спускаясь с этой верхотуры, я, с грехом пополам, помогаю сойти вниз Арабелле, но она вдруг подскальзывается и падает, растянувшись на камнях во весь рост. Большим прыжком я бросаюсь к ней. Черт возьми! Сломана правая лодыжка. Нога, перекрученная самым невероятным образом, свободно висит. Я неподвижно стою и ругаюсь, как последний солдафон:

— Это моя вина… Ваши лодыжки очень хрупкие… Мне следовало бы быть более осторожным и внимательным.

На ее лице появилась самая очаровательная улыбка.

— Ничего серьезного, уверяю вас.

— Да, конечно, я это легко починю.

— Но вам придется меня нести — я доставляю вам одни хлопоты и неприятности.

— Но здесь недалеко… и — мы никуда не торопимся.

Я поднимаю ее, и она обхватывает мою шею обнаженными руками. Ее тело такое теплое, что я изумляюсь. А она смотрит на меня, забавляясь моими усилиями и молчанием, как маленькая капризная девочка, которая отказывается идти по лужам и просится на руки. Как и Арабелла, когда я помогал ей спрыгнуть с понтона! Она точно так же сжалась в моих руках, такая маленькая, а я, я нес ее на руках по воде до самого катера. Именно так все оно и началось между нами в то воскресное утро 28 мая.

— А, старые воспоминания? — мурлычет моя ноша, не отрывая от меня своих больших зеленых глаз.

Всегда эти старые воспоминания… Я кладу ее на траву, чтобы немного перевести дух. Она подползает ко мне и касается моей руки:

— Так вы говорили, что это произошло на берегу Гудзона? — Она помолчала немного и продолжила: — Кстати, о чем вы ее спрашивали?

Итак, дело сделано — колодец выкопан. Теперь у нас сколько угодно воды. Закончены утомительные каждодневные хождения туда-обратно между хижиной и ручьем, протекающим по краю поляны. Я тяну за цепь и вытаскиваю первое ведро, до краев наполненное чистой и прозрачной водой. Я испускаю крик радости, кричу во весь голос и мчусь к хижине, чтобы объявить эту чудесную новость, но хижина оказывается пустой. “Ба! Что происходит? Где же Арабелла?” Я в беспокойстве выбегаю наружу и оглядываю окрестности. Я кричу во все горло:

— Арабелла! Арабелла!

Я ничего не понимаю… Еще сегодня утром… И вдруг, совершенно неожиданно, я замечаю ее. Она выходит из ракеты, делая руками какие-то знаки. И пока она выбиралась из шлюзовой камеры на солнце, я стоял на месте, неподвижный и ошарашенный. Завороженный и очарованный. Я смотрел, как она, словно во сне, продвигается вперед с ленивой, но чувственной грацией. На ней маленькие шорты и белая блузка с глубоким вырезом. Ее длинные светлые волосы рассыпаны в беспорядке по плечам. Боже, как же ты красива, мой ангел!

— Привет, Джон, надеюсь, я не очень поздно?

Я качаю головой слева направо и справа налево. Сквозь лифчик из тонких кружев видна грудь. Где, черт возьми, она выкопала эту ткань?

— Колодец готов, Арабелла. Теперь у нас много воды.

Она начала хлопать в ладоши и скакать на одной ножке, как маленькая озорная девчушка.

— О, Джон! Это чудесно… Это чудесно…

Она бросается мне на шею, и я сжимаю ее в объятиях. Мы вместе смеемся и плачем.

— Арабелла, нам нужно это отметить. Что хорошего ты приготовила?

— Сюрприз… Ты увидишь.

Боже… гамбургеры, мороженое с персиком и много взбитых сливок для каждого. Моя любимая еда! Но, черт возьми, откуда она могла…

Она смеется.

— Я откопала кое-какие консервы. Мы сохраним их для особо торжественных случаев. Ну, садись же. Я умираю с голода.

Я присаживаюсь за стол и пробую все блюда.

— Ммм… Чертовски вкусно, ты знаешь.

Она продолжает звонко смеяться.

— Арррабелла… Арррабелла… Вкусно… вкусно… вкусно…

Я в изумлении смотрю на нее, но она показывает мне на окно. На подоконнике на длинных ногах стоит большая птица и наблюдает за нами маленькими глазками-бусинками, расположенными по краям огромного, как у тукана, клюва.

— Арррабелла… Вкусно… вкусно…

Нет, а откуда она взялась, эта птица с голосом попугая, скрипящим и скрежещущим, как ржавый блок? Я встаю, чтобы взять свой карабин, но Арабелла удерживает меня:

— Зачем? Это всего лишь маленькое безвредное существо.

— Но у него такой раздражающий голос!

— Он все равно не знает, что говорит. Смотри.

Птица улетела, и, когда мы вышли из хижины, Арабелла показала мне на каминную трубу. В гнезде, которое я с трудом замечаю, птица присоединяется к своей подруге, и они оба щелкают клювами, переговариваясь. Довольно любопытная компания, которую я здесь раньше не видел. Да, раньше их здесь не было.

— Они прилетели сегодня утром. Они как аисты, а аисты приносят счастье.

Я возвращаю ей улыбку, затем пожимаю плечами:

— Ты рассуждаешь, как твоя мать.

— Моя мать?.. А, ну да, действительно… Джон… ты прав… Ладно, не будем портить вечер подобным мелочами.

Я закончил есть свое мороженое и откинулся на спинку стула. Арабелла права, вечер действительно чудесный. Я окидываю взглядом ее тонкие стройные ноги, смотрю на ее грудь и плечи и погружаюсь в ее большие зеленые глаза. Потом я спрашиваю тихо и нежно:

— Арабелла, ты меня любишь?

Она придвигается ко мне и берет мою руку в свои, довольно теплые и мягкие.

— Ну, конечно, мой дорогой. Неужели ты в этом сомневаешься?

— Твоя правда, я — идиот.

— Нет, Джон, ты — человек.

— Это потому, что я думаю о Бернарде… о том, что с ним случилось…

— Бернард?.. О да, я припоминаю; но с ним все было по-другому. Мадж для него не была женщиной. И он ни о чем, кроме работы, не думал.

— А я копаю колодцы… Зачем… — Я разражаюсь смехом. Арабелла… Почему, зачем я вырыл этот колодец? Скажи мне об этом…

— Послушай, Джон, а не сыграть ли нам в шахматы? Что ты думаешь?

— Отличная идея, дорогая!

Быстро темнеет. Я все еще перед окном, выпускаю клубы дыма последней сигареты и смотрю, как деревья медленно глотают заходящее пламенеющее солнце.

Но зачем я выкопал этот колодец?

В Гудзоне довольно много воды. И Гудзон не так уж и далеко…

И что значат обломки ракеты, нашедшей свою последнюю стоянку на краю поляны? Что здесь могло случиться? Ее не было там, когда мы, Арабелла и я, приехали сюда… Еще одно происшествие, способное испортить нам отдых! Бедная Арабелла! Наши планы… Одни, наконец-то одни, в маленьком тихом уголке, вдали от мира, от шума города и его отвратительных запахов. Одни!

Я оборачиваюсь. В полумраке, царящем в хижине, я замечаю Арабеллу или, вернее, угадываю ее, лежащую на своей кровати. В этот вечер она не стала, как обычно, задвигать разделяющую нас занавеску. Из-за жары, без сомнения… Она лежит на белой простыне совершенно неподвижно, совершенно… Смешно, но я хотел сказать “выключенная”. Чушь. Откуда такие слова? Конечно же, я собирался сказать “спящая”. Но спит ли она на самом деле?