Жерар Клейн - Боги войны. Запрещенная реальность. Зеленая машина.

В это мгновение Джиллиад услышал очень далекое, почти жалобное завывание сирен роботов.

— Роботы! — Послышался облегченный вздох, и поисковая группа отступила назад.

При своем появлении роботы не производили впечатления: матово-черные кубы, мчащиеся по туннелю. Спереди они выглядели, скорее, несущимися гробами. Не снижая скорости, роботы повернули и проскользнули в дверной проем.

Внутри послышался шум короткой суматохи, и через несколько мгновений появился один из роботов, держа в двух своих выдвигающихся конечностях Машину Мечты. Это был грубый прибор без корпуса и даже без стенок, механизм был просто собран на пластмассовой плате, но он работал и только что был в действии: призматическая трубка еще светилась. Любопытные нервно, почти суеверно отшатнулись назад, держа в поле зрения одновременно и дверь, и Машину. Появился второй робот, за ним, запинаясь, кто-то тащился — мужчина, руки которого были захвачены конечностями робота. Молодой человек в грязной белой рубашке и черных брюках — небритый, грязный, радостно хихикающий довольный ребенок, не замечающий происходящего вокруг.

Джиллиад взглянул в пустые голубые глаза и содрогнулся. Сейчас все было в порядке, но подождать еще только час, подождать, пока проявится действие, и тогда…

У него не хватило времени на дальнейшие раздумья; кто-то закричал: “В-плюс!” — и все понеслись, чтобы оказаться в безопасном месте.

Джиллиад побежал вместе со всеми. Только Кэндел и роботы остались на месте.

Пробежав метров двадцать, Джиллиад споткнулся и упал. Во время падения ему показалось, что над ним пронеслось что-то гигантское и черное. Он, дрожа, вжался в пол, но оно не вернулось.

Далеко впереди, в туннеле, кто-то пронзительно закричал. Затрещали энергоружья, затем донесся хаос испуганных голосов.

Он осторожно поднял голову и с удивлением увидел, что большая часть людей поисковой группы лежит рядом с ним на земле.

— Хорошая идея — броситься на землю. — Один из мужчин приподнялся. — Они просвистели прямо над нашими пятками. — Он вдруг заметил мундир Джиллиада и быстро поднялся. — О, простите, сэр, я со страху не видел… Разрешите помочь, сэр…

У Джиллиада болело левое колено, и он позволил ему помочь подняться.

— Что это было, черт побери?

— Мне оно показалось большим грязным летящим листом, сэр, или летучей мышью. Слава Богу, что этот одержимый не догадался сотворить еще и это. Я имею в виду, сэр… — Он вдруг замолчал и отдернул поддерживающую руку.

— Администратор Джиллиад? — пронесся какой-то голос.

— Да.

— Вас требуют на допрос. Сюда, наверх. — Две фигуры в ярко-красном быстро подскочили к нему. — Идите с нами.

Не было никакого процесса, лишь перечисление обвинений: “Непосредственно виновен”, так как поддерживал — осознанно или неосознанно — кандидата с известными либеральными наклонностями.

“Виновен в попустительстве”, так как постановления службы безопасности выполнялись так лениво, что возникла прямая опасность для общества.

Все обвинения тотчас же свели вместе.

— Виновен во всех отношениях. Ввиду хорошего поведения в прошлом вам решено предоставить право выбора. Вы можете, если захотите, ходатайствовать перед роботом-судьей об открытом слушании дела или добровольно поступить в распоряжение службы для выполнения определенных секретных программ…

Джиллиад открыл глаза и вздрогнул. Он не предполагал, что ему доведется еще раз пережить этот отрезок своей жизни.

Люди в белых халатах не сказали ему, что следили за ходом событий в другой комнате, куда эти события переносились специальным проектором в трехмерном изображении.

Голоса их звучали холодно, нейтрально и не выражали ни малейшего признака триумфа.

— Что происходит, когда захватывают одержимого?

— Его арестовывают, пока не проявятся последствия.

— А потом?

— Потом… — Джиллиад попытался как-то сдержать ответ или изменить формулировки, но не смог, — потом его водят по улицам и публично сжигают в камере.

— Довольно по-варварски, вы не находите?

— Это должно служить предупреждением.

— И вы это оправдываете?

— Нет, нет… Боже мой, конечно же, нет.

— Хорошо. А что происходит еще?

— Всех его друзей, знакомых и ближайших родственников казнят таким же образом.

— На каком основании?

— Во-первых, за беспринципность: каждый гражданин — сторож брату своему. Во-вторых, как соучастников. Машина или схема ее устройства ведь от кого-то получены. Кроме того, он может передать их дальше.

— И как часто такое случается?

— Кажется, один — два раза в год.

Один из мужчин кивнул.

— Итак, у вас все еще есть торговцы, они дают работу все еще достаточно опытным агентам для розыска подходящих одержимых, и, что еще важнее, должны быть многочисленные тайники для схем устройства Машины. Выражаясь яснее — вы живете в условиях войны.

— Мы сражаемся с грязью порабощающего механизма.

— А вот сейчас вы цитируете вашу пропаганду. А вам не приходила мысль, что ваш режим сам создал условия, в которых производство таких механизмов должно процветать? Ведь Машина — это прибор для бегства из действительности.

— Но она и наступательное оружие. Много хороших людей погибло при устранении одержимых.

— Ваши хорошие люди умирают на созданном вашим режимом алтаре самоотверженности. У вас есть иммунные, есть роботы, но пятьдесят процентов состава поисковых групп — восприимчивые. Почему? Можете не отвечать на этот вопрос, я сделаю это за вас сам. В войне должны быть потери, должна быть опасность, иначе не будет поддержки масс и режим рухнет.

— Вы циник.

— Не будьте поверхностны, Джиллиад, факты говорят сами за себя. Лондон придерживается моды, до последнего градуса скопированной с мировой: концентрирует население, демонстрируя единый фронт, устраняет Машину, уплотняет людей, чтобы они могли следить друг за другом. Раньше были нации и народы, а теперь только Города — десять тысяч вооруженных лагерей, где люди набиты так тесно, что едва могут двигаться. Объединенный Лондон, Крепость Нью-Йорк, Бастион Москва, Цитадель Чикаго и бесчисленные другие. Все втайне подозревают всех в том, что будто бы они виновны в появлении Машины. Они начали бы войну по малейшему поводу, но боятся, что, осмелившись выйти из крепости, падут жертвами иллюзорного спектакля Машины.

Джиллиад нахмурил брови и покачал головой.

— Машина завела человечество в безвыходное положение.

— Не такое уж оно и безвыходное, — сказал незаметно вошедший Остерли. Он подошел и присел на подлокотник свободного кресла. Посасывая свою трубку, он сквозь дым смотрел на Джиллиада. — Джиллиад, мне надо было расстрелять вас сразу же, как только я вас нашел. — Он встал. — Я не имею ничего против вас лично. Судя по первым сообщениям, вас довольно высоко ценят, но я поговорил с авторитетными службами. Они не слишком воодушевлены тем, что вы сообщили, и, кроме того, установлено, что ваши передачи принимали не только в Лондоне.