Генри Олди - Чудовища были добры ко мне

– Следили?

– Мимо шли.

– Мое дело. Вам доли нет.

– Зачем доля, волк? Твой удача, твой монета.

– Поздравить звали? С удачей?

– Вот…

Быстро шагнув вперед, коротышка мазнул Вульма рукой по лицу. В движении не крылось угрозы, и Вульм опоздал. Браня себя за беспечность, он вытер скулу; поднес пальцы к глазам. Черные. Сажа, что ли? Вульм прекрасно знал, что это не сажа.

– Прости, волк, – Куцый Хряп швырнул в ворон угольком, который раньше прятал в кулаке. – Зла не держи, все по-честному. Бывалые люди прислали расспрос учинить. Ты теперь меченый, ты и отвечай. На слежку подрядился?

– Ну?

– Задаток взял?

– Да.

– Колдун в харчевня был, – хмуро вмешался Жги-Всех. – Жалоба делал. Нанял я Вульм, ругался. Следить за, ругался. Гад Вульм! Монета взял, в глаза плюнул. Ходит с ними, за кем! Живет вместе… Колдун честно купить. Честь, ругался, с душок. Ответ давай, прав колдун? Мы прийти ответ брать.

– Справитесь? – оскалился Вульм. – Пуп не сорвете?

– Не ерепенься, – примирительным тоном начал коротышка. – Сказал же: по-честному. Оправдайся, мы и уйдем. Еще вина выставим…

Жги-Всех не слушал дружка. Вульмов оскал подействовал на урода, как кружка пива, выплеснутая в лицо. Ладонь Ингвара легла на рукоять меча. Блестящее лезвие на треть выдвинулось из ножен. Ожог на щеке потемнел, в кабаньих глазках сверкнули огни – первые вестники ярости. Ингвар даже забыл про акцент.

– Пуп хорош, – сказал Жги-Всех. – Свой береги, старик.

– Вульм! Они драться хотят?

Проклиная все на свете, Вульм сделал шаг назад. Спина уперлась в утес, воняющий кислой овчиной. Утес слегка покачивался. Равновесие на утоптанном, скользком снегу давалось ему с трудом. Соображения у утеса было, как у любой скалы. Хоть бы сбоку встал, с обреченностью подумал Вульм. А так – ни назад, ни вперед…

– Ты пони привязал?

– Не-а… Я ж вижу: они драться…

– Ну и что?

– Их двое, а ты один…

– А так?

– А так не один…

Жги-Всех захохотал. Оставив меч в покое, урод согнулся в пояснице, уперся руками в колени – и смеялся так, будто собрался блевать. Хихикнул и Куцый Хряп. Здоровяк-простофиля в качестве соратника Вульма из Сегентарры – это заслуживало отдельной песни. О таком можно часами рассказывать в харчевнях и на постоялых дворах. Смех спугнул ворон. Стая взлетела с карниза, огласив переулок хриплыми воплями. Казалось, над Натаном издевается весь мир сверху донизу. Отстранив Вульма с такой силой, что тот едва не врезался в стену дома, юный изменник шагнул к насмешникам. Лицо его пылало, из ноздрей, вывернутых больше, чем свойственно человеку, клубами валил пар. Впервые в жизни парень кипел от гнева. Отец в детстве дразнил его тюфяком; мать вздыхала, когда Танни возвращался домой, битый сверстниками. Сил ему хватало, но разве дело только в силе? Судьба обделила мальчишку злостью, безбашенностью, крутым норовом – тем, без чего в драке не выстоять. И вот сейчас ущерб возместился с лихвой. Бешенство обварило Натана, содрав кожу до голого мяса. Глаза – зрячий и слепой – налились кровью. Красная пелена, сгущаясь, накрыла переулок. Левая нога с силой топнула, и еще раз, словно парень хотел дорыться до булыжника. Могучий рев вырвался из глотки, швырнув воронью стаю к облакам – и, состязаясь с птицами, вьюки обрели крылья.

Беспокоясь за Вульма, Натан бросил пони, как есть, в начале переулка. Оставить там же свой собственный груз парню в голову не пришло. Украдут! – чем тогда кормиться? Теперь вьюки пришлись кстати. Горох и чечевица, пшено и сало, морковь и репа, завернутые в жесткую, колючую дерюгу – все, что нес юный изменник, божьей карой рухнуло на головы Ингвара и Куцего Хряпа. Увернуться в тесном переулке не было никакой возможности. Сбитые с ног, урод с коротышкой покатились по снегу, врезались в кучу гнилья, откуда брызнул еще с десяток крыс, и вскочили с обнаженными клинками в руках. Перед ними, выпав из лопнувших вьюков, лежала бесова уйма харчей. Впору было поверить, что Натан, встретив лучших друзей, решил накрыть стол прямо под открытым небом.

– Стоим, не ерзаем! – предупредил Вульм. – Веселье кончилось…

Одни слова вряд ли охладили бы пыл Жги-Всех, готового рвать и метать. Но вид Свиного Шила, блестящего на солнце, недвусмысленно призывал к благоразумию. Выругавшись, урод опустил меч. Коротышка же и раньше был противником кровопролития. Пытаясь сдержать смех, Куцый Хряп булькал, шмыгал носом, кусал губы – и показывал Натану, что имеет в виду что угодно, только не его.

Парень злобно пыхтел, но оставался на месте. Гнев отхлынул быстрей, чем явился. Припасов было жалко до слез, но изменник крепился. Не хватало еще расплакаться перед вражинами!

– Оправдываюсь, – сказал Вульм. – Доброй волей, перед бывалыми людьми. Лысый осел мне свидетель! Амброз Держидерево поручил мне следить за Симоном Остихаросом, магом из Равии, и Циклопом из башни Инес ди Сальваре. Я взял подряд. Слышали?

– Слышали, – вразнобой ответили бывалые люди.

– Я спросил Амброза: чего он хочет? Он хотел знать. С кем эти двое встречаются, куда ходят. Я честно предупредил его, что знаком с Симоном. «Если они обнаружат слежку – не беда, – сказал Амброз. – Может быть, так даже будет лучше…» Слышали?

– Да, – фыркнул Куцый Хряп, который уже все понял.

Жги-Всех промолчал.

– Я слежу за давним знакомцем, находясь рядом с ним. Я вижу его днем и ночью. Он идет в нужник, я жду у двери. Мне ни к чему прятаться. Обо всем увиденном я докладываю Амброзу. Самым честным образом. Вот…

Вульм свистнул, и на ладонь к нему сел воробышек.

– Были в Янтарном гроте, – сказал Вульм пичуге. – Дрались с когтистой жабой. Грот чуть не рухнул. Весь янтарь куда-то делся. Остался кусочек размером с яйцо. Циклоп забрал яйцо себе. Симон чуть не помер, еле довели до башни. Циклоп его лечил. Кажется, вылечил. Если нужны подробности – готов встретиться. Все, лети…

Куцый Хряп проводил взглядом улетевшего воробья.

– Ну ты и сволочь! – восхищенно бросил он Вульму. – Уважаю.

– Аметист, – буркнул Жги-Всех. – Аметист ты молчал…

Вульм спрятал Свиное Шило в ножны:

– Я подрядился следить. Докладывать про свои дела я не подряжался.

Когда бывалые люди убрались восвояси, он велел Натану расстелить дерюгу – и увязать вьюки заново. Глядя, как парень, огорченный до глубины души, собирает припасы с мостовой, Вульм снизошел до милосердия. Ничего, утешил он Натана. Что пропало, бросай в ту кучу. Крысы сожрут. Вернемся к ювелиру, докупим жратвы в окрестных лавках. В следующий раз думай, чем кидаешься-то!

– Буду, – всхлипнул изменник. – Буду думать…

– Ну-ка, что у нас здесь?

Симон в предвкушении потер руки.

Ранние зимние сумерки подкрадывались к Тер-Тесету, раскинув крылья. Словно хотели заключить в объятия город и весь мир. Багровое зарево клубилось на закате. Кровь солнца, истерзанного клыками скал, текла по заснеженным зубцам. Темнела, впитывалась в базальт. Перья сумеречных крыльев чернели, сходясь в зените, и там, в вышине, загорались первые, колючие звезды.