Фриц Лейбер - Избранное. Том 2: Серебряные яйцеглавы; Ночь волка; Рассказы

Следующим был Михаил, носивший большое распятие на серебряной цепи и имевший вид Распутина — правда, более одухотворенного. Однако Саймон чаще прозывал его Свистуном, нежели Духовником, по причине его глубоко укоренившейся привычки насвистывать в разлапистую бороду странный мотивчик, не подчинявшийся никаким законам гармонии. Почему-то казалось, что Михаила всегда сопровождает зябкий ночной ветерок, окутывая с ног до головы. Из-за этого Саймон, едва заслышав сверхъестественный свист, каждый раз поправлял свой воротник, надеясь укрыться таким образом от непрекращающегося холодного сквозняка.

Последним был Лев — безбородый, на десяток сантиметров ниже остальных и, несомненно, самый неуловимый из братьев. Он все время куда-то спешил, низко опустив голову и глядя себе под ноги, так что прошло немало времени, прежде чем Саймон окончательно удостоверился в его фамильном сходстве со Стульниковыми-Гуревичами. Вне всякого сомнения — он был одним из них. Создавалось впечатление, что Лев много времени проводил в разъездах. По возвращении он частенько появлялся в сопровождении настороженного, хотя и важного на вид мужчины, причем каждый раз другого. В такие моменты в доме поднималась невообразимая суматоха, и все окна наглухо зашторивались. Через несколько часов Лев уходил опять, и вместе с ним — сопровождавший его по городу компаньон.

Кроме братьев в доме, конечно же, обитала их никогда не выходившая на улицу сестра. Иногда Саймон слышал, как кто-то из братьев произносил «Грушенька», из чего заключил. что это и было ее именем. Она также совершенно определенно принадлежала к Стульниковым-Гуревичам, но ее лицо — и это казалось невероятным — было странным образом привлекательно. Она никогда не отваживалась прогуливаться по крыше, но часто сидела в запертой будке. Насколько Саймон мог разобрать, она носила подобие темного викторианского платья, по крайней мере, оно имело высокий ворот и длинные рукава-буф. Бледное ее лицо, окруженное зеленоватым сумраком, могло недвижно пребывать в единственном оконце будки, но никогда она не смотрела в сторону Саймона. Время от времени ее рот открывался и закрывался, но совсем не так, как если бы она что-то произносила. Во всяком случае, громко. Он решил называть ее Пускательницей Пузырей. Впечатление это производило такое же странное, как и свист Михаила, но не было столь неприятным. Однажды Саймон поймал себя на том, что может наблюдать за Грушенькой до смешного долго. Эта привычка, переходящая уже в манию, начала раздражать его, и он, в конце концов, решил держаться подальше от северного окна и никогда больше не взбираться на стремянку. В результате он видел лишь малую толику перемен, начавшихся с той поры на крыше, хотя и отметил, что среди прочих предметов русские выволокли наверх отрезок прозрачной пластиковой трубы большого диаметра.

На этом хватит о русских, поговорим теперь о русалке. Однажды поздно вечером Саймон, открыв кран холодной воды, стал наполнять ванну, чтобы размочить свои кисти и тряпки, — в то время он работал известковыми красками, экспериментируя с составными фресками на огромных оштукатуренных филенках. Тяжело нагруженный, он вернулся в ванную как раз вовремя, чтобы выключить воду, а заодно и увидеть плещущуюся в ней крохотную рыбку. Данный факт не очень удивил его — рыбка длиной даже в десять-двенадцать сантиметров не была чем-то неслыханным в холодной водопроводной воде, а этот экземпляр уместился бы и в чайной ложке.

Он зачерпнул воду, и в его крепко сжатой правой руке затрепыхалось миниатюрное существо, едва достигавшее в длину пяти сантиметров. Вот теперь Саймон удивился по-настоящему.

Начнем с того, что оно было не зеленовато-белого или какого-то другого свойственного рыбам цвета, а наоборот, бледновато-розовым, самым что ни на есть телесным. И походило больше не на рыбу, а на головастика, по крайней мере высовывающаяся из кулака Саймона верхняя часть существа имела голову, немного большую, чем у рыбы, и круглую, как шар, будто развившуюся чуть быстрее прочих частей тела.

Еще были у существа и корчащиеся от боли тоненькие ручки или некое подобие придатков. Нижняя же его половина казалась толще, чем у рыбы или даже головастика. Вообразите себе двухмесячный человеческий зародыш с хвостом и плавниками, да добавьте преждевременно развившиеся женские половые признаки, и вы получите довольно точное представление об этом существе.

Но все это было ничто по сравнению с другим. Дело в том, что существо имело лицо: совсем крошечное личико со сверхъестественно большими, как у планарии, глазами, но тем не менее это было лицо — лицо, выглядевшее, как человеческое и, кроме того (в этом-то и заключалась вся проблема), лицо, имевшее пусть и гротескное, но поразительное сходство с лицом Грушеньки Стульниковой-Гуревич.

Пальцы Саймона судорожно сжались. В тот же миг скользкое создание отчаянно изогнулось и, описав в воздухе высокую дугу, упало в узкую щель между ванной и стеной.

Следующие полчаса Саймон провел, лихорадочно ползая по полу. Чтобы достать что-либо из-под древней на изогнутых ножках ванны, требовалось проявить недюжинную сноровку. Пространства едва хватало, чтобы просунуть под нее руку, но из-за искореженного в одном месте пола невозможно было сделать даже и этого. Кроме того, там валялась целая груда скапливавшихся десятилетиями, покрытых толстым слоем пыли предметов, достать которые оказалось делом непомерно трудным. Поначалу Саймон пытался ориентироваться по слабым шлепающим звукам возле стены — свет туда не проникал, он ничего не видел, — но и они вскоре затихли.

Стоять на коленях, приникнув всем телом к полу и шаря немеющей рукой под ванной — состояние не самое удобное для обдумывания, особенно когда от невообразимых мыслей гудит голова, но иногда приходится поступать именно так. Сначала ему вспомнились некоторые детали, указывавшие на возможную связь между соседним домом и этим розовым водяным существом, агонизировавшим под ванной. Никто не знал, по вине какого, наверняка вороватого и специально все подстроившего дилетанта-водопроводчика это случилось, но старожилы уверяли Саймона, что водопроводные системы дома русских, мастерской Саймона и еще нескольких квартир поменьше были взаимосвязаны. Во всяком случае, они утверждали, что в то время, когда торговец спиртным хранил в цистерне на крыше самогон, в некоторых квартирах прямо из крана сочилась жидкость со слабым, но тем не менее ощутимым привкусом пшеничного виски.

«Значит, — думал Саймон, напрягая все свои силы и продолжая ощупывать невидимое пространство под ванной, — если русские хоть как-то причастны к этой загадочной рыбке, то проще простого догадаться, как она здесь очутилась».