Фриц Лейбер - Избранное. Том 2: Серебряные яйцеглавы; Ночь волка; Рассказы

Но сейчас это заботило Саймона меньше всего. Он еще несколько минут энергично, впрочем без всякого успеха, пошарил по полу, пока не понял, что так ничего не достанет. Теперь он последовательно начал выгребать весь скопившийся там мусор: почерневшие обмылки, ссохшиеся и скрюченные тряпки, предназначавшиеся для растирания красок, бессчетное количество потемневших от времени окурков, несколько журналов небольшого формата с пожелтевшими и сморщившимися страницами, пустые и полупустые пузырьки и баночки из-под лекарств, ржавые шпильки, заколки, английские булавки, выжатые тюбики зубной пасты (и пару тюбиков из-под масляных красок), серую зубную щетку, одну пятидесятицентовую монету и несколько монеток в один цент, мумифицировавшуюся мышь, письмо от Пикассо и, наконец, из темного дальнего угла за ножкой ванны — то мягкое жалкое создание, которое он, собственно, и искал.

Она была даже крохотнее, чем ему думалось. Он осторожно стер с нее пыль и грязь, но было ясно, что она мертва. Теперь ее сходство с Грушенькой Стульниковой-Гуревич вызывало сомнения. Действительно, если бы кто-нибудь увидел ее сейчас впервые, то принял бы за уродливую мелкую рыбешку или чудовищного головастика — результат мутации или какого-то отклонения в развитии. Подобие миниатюрной русалки все еще присутствовало в суживающемся к концу хвостике и рукоподобных придатках, но было очень незначительно. Саймон попытался вспомнить, что он знает о саламандрах, — оказалось, почти ничего. Он стал размышлять об эмбрионах, но эти мысли и вовсе увели в сторону от стоявшей перед ним проблемы.

Он побрел обратно в мастерскую, неся странное существо в руке. Вскарабкался на стремянку возле выходившего на север окна и стал изучать соседний дом. Все окна, которые он мог видеть, были темны. У него появилось смутное ощущение, что крыша как-то изменилась. Всматриваясь изо всех сил, он, как ему показалось, заметил едва различимую светящуюся зеленоватую линию, которая струилась между запертой будкой и цистерной для воды, но она была такой слабой, что вполне могла оказаться обманом зрения.

Он спустился со стремянки и некоторое время стоял, как бы взвешивая в руке это крохотное мертвое создание. Ему пришло в голову, что один из его друзей в университете мог бы подыскать зоолога, и он отдал бы тому свою находку.

Но любопытство Саймона носило больше артистический, нежели научный характер. В конце концов он завернул существо в целлофан, положил его на край мольберта и отправился спать… то есть смотреть серию беспокойных эротических сновидений.

На следующее утро он встал поздно. Позавтракал одним черным кофе. Хмуро обвел взглядом мастерскую, прошелся, поднимая с пола какие-то предметы и кладя их обратно. Мельком взглянул на стремянку, но все же поборол искушение взобраться на нее и вновь осмотреть соседний дом. Вздыхая, он прикрепил кнопками к чертежной доске лист бумаги и неохотно начал набрасывать женскую фигуру. Она выходила безликой и совершенно безжизненной. Раздраженно ткнув в крутой изгиб бедра, он сломал свой угольный карандаш.

«Черт возьми!» — выругался он, свирепо оглядывая комнату. Наконец, отбросив всякие колебания, он шмякнул карандашом об пол, взобрался на стремянку и прижался носом к стеклу.

При свете дня крыша прилегающего дома выглядела неухоженной и грязной. Цистерна и будка соединялись большой прозрачной трубой, поддерживаемой в двух местах наспех сооруженными деревянными подпорками. Внимательно прислушавшись, Саймон различил звук работающего в будке мотора. Вода в трубе была как будто желтушно-зеленой. Это напомнило Саймону фермы будущего по выращиванию морских водорослей, где растения должны перекачиваться по прозрачным резервуарам туда, где много солнечного света. На вид крышка цистерны тоже была из прозрачного материала, но располагалась слишком уж высоко, чтобы Саймон мог ее рассмотреть. Однако по краям крышки замысловато плясали блики отраженного водой света. При новом взгляде на трубу у Саймона возникло впечатление, что в воде проносятся какие-то маленькие предметы, но что это были за предметы, он разобрать не смог.

Спустившись в некотором возбуждении со стремянки, Саймон схватил с края мольберта целлофановый сверток, развернул и уставился на его содержимое. Пока он вновь взбирался на стремянку, в голове его пронесся целый рой самых невероятных мыслей. В зеленоватой воде трубы между цистерной и будкой играло солнце, но сейчас его интересовало совсем другое. К окну будки прижималось страдальческое лицо Грушеньки Стульниковой-Гуревич. На ней было черное платье с высоким воротом и рукавами-буф. В то же мгновение она взглянула прямо на него, руки ее взметнулись вверх — казалось, она о чем-то умоляюще его просит. Затем она медленно исчезла из виду. «Будто поглотили зыбучие пески», — мелькнуло в голове у Саймона.

Он спрыгнул со стремянки — сердце его бешено колотилось — и быстро сбежал по ступенькам на улицу. Двое или трое случайных прохожих остановились, удивленно наблюдая за Саймоном, который то колотил, не переставая, в зеленую дверь дома русских, от чего с нее осыпалась краска, то припадал к кнопке звонка. За происходящим наблюдал и самодовольный шофер почти загородившего улицу передвижного фургона. На фургоне было выведено: «Stulnikov-Gurevich Enterprises».

Дверь слегка приоткрылась, и из нее показался насупленный мужчина с черной квадратной бородой. Он был почти на целую голову выше Саймона.

— Да? — весьма раздраженно прогудел Иван-Бомбардир.

— Я сию же минуту должен видеть хозяйку дома! — прокричал Саймон. — Полагаю, она ваша сестра. Ей грозит опасность. — И он подался вперед.

Широкая, как обух, правая ладонь Бомбардира уперлась в его грудь, так что его даже отбросило немного назад. Бомбардир холодно произнес:

— Моя сестра сейчас — ха! — принимает ванну.

— В таком случае она тонет! — возопил Саймон и снова шагнул вперед, но опять наткнулся на тяжелую руку Бомбардира. — Я позову полицию! — молотя по нему руками, заорал Саймон.

Рука, упиравшаяся в грудь, внезапно вцепилась в его рубашку и потянула на себя. Саймон почувствовал, что его быстро втаскивают внутрь.

— Бегите! Зовите на помощь, это похищение! — успел прокричать Саймон любопытствующим прохожим, прежде чем дверь за ним с треском захлопнулась.

— Никакой полиции! — прорычал Бомбардир, с усилием подталкивая Саймона вверх по лестнице.

— Обождите! — тщетно протестовал Саймон. Справа от него в высокой затемненной двухъярусной гостиной золочеными трубами отсвечивал орган. На лестничной площадке второго этажа их встретила взъерошенная, поблескивавшая очками темная фигура — Василий-Водочный Дух. Он что-то недовольно сказал Ивану по-русски, тот коротко кивнул, потом повернулся, и все трое стали подниматься наверх, на узкую площадку третьего этажа, где находился вход в запертую будку. Здесь помещалась небольшая, громко гудевшая машина, предположительно — аэратор, от которого в прозрачную, подсоединенную к нему трубу поднимались пузырьки воздуха; внизу, под трубой, в красном плюшевом с позолотой кресле, идиотски улыбаясь, сидел бледный мужчина с черными усами. На полу возле его ноги лежала пустая прозрачная бутылка с красно-золотистой этикеткой. Противоположную сторону комнаты скрывала массивная пластиковая ширма. Грушеньки Стульниковой-Гуревич нигде не было.