Евгений Соломенко - Ваш номер — тринадцатый

— Что же вы, всем так судьбы счастливые раздаете? — попытался за иронией спрятать свою растерянность Зорин.

Но Администратор не принял насмешливого тона и ответил подчеркнуто сухо:

— Мы — не Армия Спасения и никому ничего не «раздаем». Мы… — он на секунду замешкался, подбирая подходящее слово, — выправляем жизненные диспропорции, корректируем траектории судьбы. Не хочу сейчас вдаваться в подробности, о них вам еще расскажут. Есть у нас один профессор — большой, знаете ли, популяризатор и эрудит! Но это — потом. А пока я все еще жду вашего решения!

Мысли лихорадочно проносились в несчастной Зоринской голове. Проносились, сталкивались друг с другом и отлетали к обочине, — как гоночные машины на обезумевшем автодроме. Казалось бы, чего тут раздумывать? Хватай скорей редакторский мандат, а с ним вместе — новую, блистательную жизнь! Но какую плату потребует этот «выправитель диспропорций» за уик-энды на золотых пляжах Сен-Тропеза?

Тот, словно видя своего собеседника насквозь, понимающе улыбнулся:

— Что? Опасаетесь бесплатного сыра, который только в мышеловке? Успокойтесь, ничего с вас не взыщу взамен! Так, разве что сущую пустяковину — статейку какую-нито в вашей газете тиснуть, ну или прочие такие же кукиши марципановые. Конечно, мы с вами сейчас заключаем сделку, только особенную. И особенность ее состоит в том, что платить вы будете не «Утренней звезде», а только самому себе.

— Как это — себе? — не понял Зорин.

— За все, батенька вы мой, приходится платить, — констатировал со вздохом Администратор. — Неужели житье-битье еще не научило вас этому? Мы каждый день и каждый час оплачиваем долги по жизни. А «чековая книжка» — это наши нервы, переживания, совесть. Душа наша, одним словом. Вот и подумайте, за что вам имеет смысл раскошеливаться: за нынешнее прозябание или за яркую и достойную жизнь?

Ответ был очевиден. И тем не менее что-то в самом Зорине, какая-то его нутряная суть кричала осатанело, из последних сил: «Брось чертов Карденов плащ и беги, беги не оглядываясь!»

Видя, что его гость разрывается в противоположных направлениях, Администратор понимающе прикрыл тяжелые веки:

— Мой вам совет — не мучьте себя. Такой фантастический вариант выпадает только раз в жизни, и то — одному из миллионов. Поэтому, батенька, берите-ка ВАШ парижский плащ и ВАШЕ редакционное удостоверение и ступайте с миром. А месяц спустя приходите снова. И если вас к тому времени загрызет ностальгия по своему конструкторскому бюро и подъезду-крысятнику, мы переиграем все обратно.

Помолчал и добавил:

— В любом случае жду вас у себя ровно через месяц. Считайте, что вы пока — в испытательном полете. А впридачу к редакторскому удостоверению получите-ка свой номерок. Тринадцатый!

Администратор выдвинул нижний ящик письменного стола и достал оттуда блеклую жестяную бирку. Зорин глянул на нее — и меж лопаток побежали мурашки: та самая! Серая, с цифрой «13» и процарапанным скабрезным крестиком. Но ведь у него на глазах неандертальский гардеробщик повесил этот номерок на крючок вешалки! И забежать сюда вперед Зорина, передать бирку Администратору ну никак не мог.

Администратор вышел из-за стола, деликатно, но мощно подхватил гостя под локоток и поставил на ноги:

— Вам, батенька мой, пора. Ваше авто — перед театром. «Мерседес» темно-вишневого цвета, водителя зовут Славик.

И звонко хлопнул себя по лбу:

— Да, кстати! Я ведь совсем забыл представиться. Петр Аввакумович Чичеванов, к вашим услугам.

С этими словами Администратор всунул Зорину в безвольные пальцы визитную карточку и решительно препроводил его к дверям.

Очутившись за порогом, Зорин ошалело глянул на визитку, зажатую в мокром от пота кулаке. На глянцево посверкивающей бумаге значилось: «Чичеванов Петр Аввакумович, старший администратор Агентства «Утренняя звезда»».

Досье

Объявление

Комбинат человеческих слабостей открывает вакансии по следующим специальностям:

1. Грузчик-такелажник.

2. Оператор чревоугодия.

3. Менеджер по адюльтеру.

4. Водитель грузовика.

5. Визажист для лицемеров.

6. Мастер суесловия (не менее 100 слов в минуту).

7. Газосварщик 6-го разряда.

8. Лакировщик действительности.

9. Инструктор по ничегонеделанью.

10. Секретарь-машинистка.

11. Безделопроизводитель.

Обращаться в отдел кадров.

Зорин стоял посреди пустого театрального вестибюля. Надевать на себя изящное детище Пьера Кардена почему-то безумно не хотелось. В голове непрерывно вертелось: «Не по Сеньке шапка!» Казалось, как только он накинет на шею невесомое кашне, а руки всунет в рукава божественного плаща, так сразу же набегут соглядатаи, соберется толпа и его, Зорина, схватят, освищут, обвинят в жульничестве и самозванстве.

Впрочем, хватать и улюлюкать вроде некому. Вестибюль был абсолютно безлюден. Зорин вздохнул и, ощущая себя смертником, взбирающимся на эшафот, натянул на плечи плащ. Тут душа словно бы оборвалась куда-то вниз, в бездонную и мрачную пропасть. И померещилось Зорину, что прикинул он на себя не чужое одеяние, а чужую жизнь — дорогую, нарядную, со сверкающей фирменной этикеткой.

Пошатываясь, вышел он на улицу. Ветерок с Фонтанки охолонул горячее лицо. На мостовой, подле тротуарного бордюра, темнел обтекаемый силуэт иномарки. Это и впрямь оказался темно-вишневый «Мерседес». Зорин все еще медлил: подойти — не подойти? Но дверца со стороны водителя стремительно распахнулась — и вот уже симпатичный парень с короткой стрижкой сам подлетел навстречу:

— Денис Викторович! Я уж все сканворды перещелкал, покуда вас ждал! Чего это вы так задержались? Сами же давали вводную — после спектакля успеть домой пораньше. Переодеться в смокинг — и на вечерний коктейль в британское консульство.

На ватных ногах Зорин доковылял до «Мерседеса». Неловко пролез в распахнутую дверь, тяжко плюхнулся на мягкое, сказочно удобное сидение, рядом с улыбчивым Славиком.

А тот недоуменно потянул носом:

— А чего от вас гарью несет? Не пожар ли, случаем, приключился?

— Нет. Не пожар приключился, — ответил туманно Зорин, вспоминая с недоумением, как нарастал этот запах гари по ходу их беседы с Администратором.

Но вспоминать было тяжело. В голове, разрывая ее на тысячу острых, больно царапающих фрагментов, вертелся дьявольский калейдоскоп, в котором Пьер Карден баюкал спящего Гномика в уютном бархатном кресле, вишневый «Мерседес» катил прямо в прибой, пенящийся под пальмами Сен-Тропеза, а черный смокинг в ужасе отгонял от себя пустым рукавом старого прорезиненного уродца — дефективного сына фабрики имени Володарского. И надо всем этим, словно озаренная рассветом чайка, парила, распластав картонные крылья, красная книжечка главного редактора «Огней Петербурга».