Генри Олди - Король Камней

– Этот, – Вульм мотнул головой в сторону дракона. – Ты ничего не слышишь?

Эльза пожала плечами:

– Нет. А что я должна слышать?

– Он не смеется?

– Это камень, – сивилла говорила внятно и ласково, как с испуганным ребенком. – Камни не смеются.

– А золото? Рубины? Изумруды, Бел их сожри!

– Я никогда не слышала, чтобы они смеялись.

– Твое счастье… – Вульм сгорбился, втянул голову в плечи, превратившись в глубокого старика. – А я уверен, что этот каменный урод хохочет над нами!

«О боги! – похолодела сивилла. – Он повредился рассудком?»

– Смех. Тихий, издевательский смех. Неужели ты не слышишь?

– Здесь никто не смеется. Страж пещеры… Я доверяю ему. Этот камень на нашей стороне. В его пасти я нашла письмо от старшей сестры. Где лежат припасы, и вообще… Если кто и станет потешаться над нами, так только не он.

Вульм глядел на сивиллу с болезненным интересом. «Кто из нас сошел с ума? – ясно читалось на его лице. – Ты? Я? Мы оба?!»

– Наверное, ты права, – пробормотал он. – Я слышал этот смех перед смертью. С тех пор он преследует меня. Бывало, он умолкал надолго, но теперь…

«Смерть… смех…» – шуршанием палых листьев откликнулось эхо. «Что это? – подумала Эльза. – Разговор двух безумцев? Миг откровения? Человек говорит, что умирал. Я вижу, что он жив – сидит, хмурится, растирает больное колено…»

– Разве такое возможно? – спросила она. – Ты умер, и продолжаешь жить дальше?

Сегентаррец тихо застонал.

– Хорошо, не ты, – заторопилась Эльза. – Другой человек умер. Женщина. Ее тело сожгли. Но она все помнит, беспокоится, просит о помощи. Не призрак, не ходячий труп – боится, переживает…

Странная, хрупкая связь возникла между сивиллой и авантюристом. Превыше слов и смыслов, магии и власти, она поглотила обоих без остатка. Каждый говорил о своем. У каждого имелись собственные страхи и тревоги, воспоминания и надежды. И в то же время свое мало-помалу сплеталось в общее .

– Так бывает, – после долгого молчания отозвался Вульм. – Я умирал, и я снова жив. Поверь, я дорого заплатил за это…

Он вскочил на ноги, обернулся к Натану:

– Ты спрашивал, бросал ли я друзей? Что ж, слушай…

Оказавшись под каменным козырьком, Вульм фыркнул по-лошадиному и так тряхнул мокрой гривой волос, что капли полетели во все стороны. Осенняя слякоть и дождь, зарядивший с утра, раздражали его. Жару летом и стужу зимой Вульм переносил лучше. Шрам на бедре – память о визите в мрачные подземелья Шаннурана – разнылся на погоду, тоже не прибавляя хорошего настроения.

– Далеко еще, Хродгар?

Великан-северянин с трудом, как медведь в узкую расщелину, втиснулся в укрытие. С шумом выдохнул, словно вознамерясь опрокинуть чарку крепчайшего травника, и полез за пазуху. Долго рылся там, забираясь все глубже – казалось, Хродгар копается в собственных потрохах – и наконец извлек на свет свиток тонкой кожи. Если верить Хродгару, он лично вырезал этот лоскут из спины несчастного следопыта-лигурийца. «Бедняга сам просил облегчить его страдания! Кричал, что карта жжет его огнем. Ну, я и помог, от чистого сердца… Правда, потом он все равно умер.» Перед смертью лигуриец рассказал: карту на его спине вытатуировал колдун посредством ужасного заклятия.

– Мы здесь, – корявый ноготь Хродгара уткнулся в пунктир, ведущий сквозь чешую нагорья Су-Хейль. Желая удостовериться, северянин выглянул из-под козырька, и дождь забарабанил по его рогатому шлему. – Точно тебе говорю. Вульм, ты ж грамотный? Что тут написано?

– Палец Хатон-Идура, – с трудом разобрал Вульм.

Напротив них в мглистое небо вздымался одинокий белый утес. Он и впрямь напоминал палец исполина, торчащий из-под земли. Зная чувство юмора исполинов, Вульм не сомневался, какой это палец.

– Значит, мы на верном пути!

Хродгар от души хлопнул приятеля по плечу, и Вульм едва не вылетел кубарем под дождь. Уроженцу студеных фьордов Норхольма было не привыкать к сырости. Осень в теплой Эсурии старалась – и никак не могла досадить великану. А близость вожделенной цели зажгла в его кабаньих, глубоко посаженных глазках огни азарта.

– Пошли, – буркнул Вульм. – Хорошо бы найти пещеру до темноты.

До входа они добрались засветло.

Тропа вильнула змеей – и завершилась раздвоенным «жалом», упершись в отвесную скалу. В камне, изъеденном ветром и временем, чернели две мрачные дыры – глазницы черепа. К ним вел ряд полуобвалившихся ступеней – столь древних, что возникало серьезное сомнение: человеческие ли руки вытесали их?

Вульм огляделся. Здесь, на крайнем западе Эсурии, в пустошах дикого приграничья, боялись селиться даже кровожадные пикты. Авантюрист и бродяга, Вульм по опыту знал: в холмах и подземельях может скрываться кое-что пострашнее дикарей. Семейка людоедов, следящая за тобой голодными взорами – не самое худшее в нашей тихой, скучной, а главное, короткой жизни. На миг ему почудилось движение на гребне ближайшего холма. Ладонь легла на рукоять меча. Искатель сокровищ замер, до рези в глазах всматриваясь в серую пелену дождя. Нет, показалось. Просто качнулся под ветром куст бересклета.

– Достань карту, Хродгар. В какую дыру нам лезть?

– Я и так помню, – прогудел великан. – Крест стоит возле левой.

– Надеюсь, там хотя бы сухо…

Скользя на мокрых ступенях, приятели начали подъем. Оказавшись на узкой площадке перед входом, Вульм обнажил меч, а северянин выволок из-за пояса двулезвийную секиру с укороченной рукоятью. Бережно, с нежностью великан отер влагу со стали. К секире Хродгар относился, как к родной дочери. Она платила ему ответной преданностью, выручая хозяина в опасных передрягах.

Жилистый, гибкий Вульм первым скользнул в пещеру. Здесь и впрямь было сухо. Свет угасающего дня сочился сквозь «глазницу», давая возможность рассмотреть пол, на удивление ровный, и низкий шершавый потолок. Дальше тьма сгущалась воронкой смерча, опрокинувшегося набок и окаменевшего. В центре чернело жерло прохода, уводя в недра горы.

– Темно, как у Бела в заднице! Без факелов не обойтись.

Усевшись на камень у входа, ближе к свету, Вульм извлек из-под плаща дорожную торбу. Плащ и оленья кожа уберегли содержимое торбы от дождя. Внутри, в числе множества полезных мелочей, обнаружились две палки, запас тряпья, глиняный флакон с земляным жиром, огниво и трут. Северянин тоже зря времени не терял. Он устроился напротив, положил рядом секиру и стащил с головы шлем, оказавшись лыс, как колено – после чего приступил к важному делу: занялся своей бородой. За кудрявой, огненно-рыжей бородищей – предметом зависти горных карл – Хродгар ухаживал с тщанием. Мыл дважды, а если была возможность, и трижды на день, расчесывал гребнем и заплетал косицами – числом от семи до двенадцати, в зависимости от предстоящего дела.