Нил Шустерман - Разобщённые

Когда она заговорила о расплетении, воспоминания нахлынули на него, словно прибой.

Да, он видел её раньше!

Она стояла у операционного стола без хирургической маски на лице — он теперь понял, зачем. Чтобы он мог видеть её и запомнить. Но ведь операционная была не одна! Или как?

Кэм делает глубокий, прерывистый вдох. Они теперь часть его, эти последние воспоминания, сращённые вместе, словно кожа на его лице. Их груз невыносимо тяжёл, и всё же он выдерживает его. Только сейчас, в этот момент, Кэм осознаёт, как он невероятно силён, если ему удаётся нести в себе память сотен расплётов и при этом не сломаться, не разрушиться, не обратиться в ничто.

Роберта обводит рукой роскошную гостиную.

— Как видишь, у нас более чем достаточно средств для того, чтобы ты мог счастливо расти и развиваться.

— От кого они, эти средства?

— Не имеет значения. От друзей. Они не только твои друзья, они друзья мира, в котором мы все желаем жить.

И хотя ситуация начинает понемногу проясняться и всё в его жизни постепенно становится на свои места, кое-что по-прежнему терзает его.

— Моё лицо... оно ужасно...

— Беспокоиться не о чем, — заверяет его Роберта. — Рубцы заживут — фактически, мы уже можем видеть результат воздействия наноагентов. Скоро все шрамы исчезнут окончательно, останутся лишь тончайшие линии на стыках. Можешь мне поверить — я видела компьютерную модель твоей будущей внешности, Кэм. Ты будешь прекрасен!

Он проводит пальцами по шрамам. Их расположение вовсе не случайно, как ему показалось раньше. Они симметричны. Различные оттенки кожи образуют узор. Дизайн.

— Мы сознательно сделали такой выбор, решив соединить в тебе фрагменты разных этнических групп. От самых светлых тонов сиены до самых тёмных оттенков умбры из сердца Африки — со всеми переходными нюансами. Испанские, азиатские, исландские, коренные американские, австралоидные, индийские, семитские черты — великолепная мозаика человечества! Кэм, ты всеобъемлющ, и доказательство этого можно видеть на твоём лице. Я обещаю, когда эти шрамы исчезнут, ты станешь новым эталоном красоты! Ты будешь сияющим маяком, величайшей надеждой человеческой расы. Ты явишь им это, Кэм! Ты явишь им это самим изумительным фактом своего существования!

Он проникается её в и дением, и сердце в его груди ускоряет свой бег. Он представляет себе все те заплывы, которые выдержало это самое сердце; и хотя у него не сохранилось воспоминаний о себе как о выдающемся пловце, его сердце знает то, о чём не ведает мозг. Оно жаждет оказаться в бассейне — так же, как его ноги стремятся снова коснуться беговой дорожки.

Правда, в этот конкретный момент, ноги под ним подкашиваются, и он оказывается на полу в полных непонятках, как это могло произойти.

— Слишком много информации для одного дня, — замечает Роберта.

Охранники, всё это время стоявшие на часах у двери, влетают в помещение и поднимают его.

— С вами всё в порядке, сэр? Не позвать ли на помощь, мэм?

— Нет необходимости. Я сама о нём позабочусь.

Они укладывают юношу на мягкий диван. Его трясёт, но не потому, что в помещении прохладно, а из-за открывшейся ему правды о себе. Роберта накрывает его пледом и приказывает натопить в комнате, а сама присаживается рядом, словно мать, желающая приласкать больного ребёнка.

— С тобой связаны великие планы, Кэм. Но тебе пока ни о чём не стоит волноваться. Всё, что тебе нужно делать сейчас — это наращивать свой изумительный потенциал, связывать вместе все те части твоего разума, которые пока что ускользают от тебя, учить каждую часть твоего тела звучать в лад с другими, словно инструменты в оркестре. Ты — дирижёр этого живого оркестра, и великая музыка, которую ты создашь, будет изумительна!

— А если этого не случится? — шепчет он.

Роберта наклоняется над ним, нежно целует в лоб.

— Такой вариант не рассматривается.

«Я потерял работу. Начали накапливаться счета и долги, и я не знал, что мне делать. Я не видел способа обеспечить свою семью. Я даже подумывал, а не отправиться ли мне в какое-нибудь нелегальное заготовительное учреждение и не отдать ли себя на расплетение, чтобы моей семье было на что жить. Но чёрный рынок пугал меня.

Однако наконец на голосование поставлено предложение о легализации добровольного расплетения взрослых. Это могло бы обеспечить мою семью необходимыми для выживания средствами. Только представьте себе: я бы вошёл в состояние распределённости с миром и покоем в душе, зная, что обеспечил своих родных! К тому же легализация подобной практики положила бы конец бизнесу орган-пиратов.

Голосуйте за поправку №58! Помогите таким семьям, как моя, и положите конец орган-пиратству.

Сны Кэма всегда предельно прозрачны. Он всё время отдаёт себе отчёт в том, что это ему снится, и до нынешнего момента сны не оставляли по себе ничего, кроме сильнейшей досады. В них отсутствует логика сновидений, нет, в них отсутствует вообще всякая логика; они отрывочны, бессвязны, хаотичны. Случайные осколки, запутавшиеся в паучьей сети бессознательного. Словно щёлкаешь пультом с пулемётной скоростью: каналы сменяются так быстро, что не успеваешь понять, что же мелькнуло на экране. Так и здесь — он не может ухватить убегающие кусочки мыслей, и это доводит его до безумия. Но сейчас, когда Кэму известна истинная природа его существа, он обнаруживает, что способен обуздать волну.

Сегодня ночью ему снится, что он в особняке. Не в этом, стоящем над океаном, а в другом, парящем в облаках. Он переходит из помещения в помещение, и меняется не только декор — меняются миры, вернее, сменяются жизни, которые он проживает в каждом из миров. В столовой сидят и ждут ужина братья и сестры — он узнаёт их. В гостиной отец спрашивает его на языке, который не «впаяли» в мозг юноши, поэтому он не может ответить.

И ещё коридоры — длинные коридоры с комнатами по обеим сторонам, а в комнатах — люди, которых он, кажется, узнаёт, но очень смутно. В эти помещения он никогда не зайдёт, и эти люди никогда не станут чем-то бóльшим, чем просто мимолётными образами, застрявшими в покоях воздушного замка, словно в ловушках. Дальнейшие воспоминания о них отсутствуют в тех мозговых тканях, которыми обладает Кэм.