Пол Андерсон - Ключи к декабрю

Ревущий ураган принесся из тьмы, сгущавшейся на востоке. Впереди себя он гнал колючее облако аммиачной пыли. Не прошло и минуты, как Эдвард Энглси был ослеплен.

Всеми четырьмя лапами он вцепился в жесткий щебень, устилавший все вокруг, вжался в него, пытаясь прикрыть телом свою жалкую плавильню. Череп раскалывался от адского завывания ветра. Что-то хлестнуло его по спине, так что брызнула кровь. Вырванное ураганом дерево взмыло корнями вверх и унеслось за сотню миль. Невероятно высоко, среди бурлящих ночных туч., сверкнула молния.

Словно в ответ, в ледяных горах грянул гром. Гигантский язык пламени устремился к небу. Целый склон обрушился вниз, лавиной рассыпавшись по долине. Земля вздрогнула.

“Натриевый взрыв”, — подумал Энглси сквозь барабанный гул. В неверном свете пожара и молний он отыскал свой аппарат. Его мускулистые руки собрали инструменты. Желоб для стока расплавленной воды он обхватил хвостом и начал пробиваться по туннелю к своей “землянке”.

Стены и потолок убежища были сложены из воды. Невероятная удаленность Солнца обратила ее в лед, спрессованный многотонным давлением атмосферы. Воздух поступал через узкий дымоход. Коптилка с древесным маслом, горящим в водороде, тускло освещала единственную комнату.

Тяжело дыша, Энглси расстелил на полу свою синюю робу. Проклинать грозу было бессмысленно. Такие аммиачные бури часто налетали с закатом, и тогда ничего не оставалось, как только пережидать их. К тому же он устал.

Часов через пять настанет утро, а он надеялся выковать свой первый топор еще этим вечером. Впрочем, может быть, даже лучше сделать это при дневном свете. Он взял с полки десятиногую тушку и съел мясо сырым, останавливаясь только для того, чтобы сделать несколько больших глотков метана из кружки. Когда у него будут настоящие инструменты, все переменится. До сих пор ему приходилось делать всю работу — рыть, резать, обтачивать предметы — при помощи собственных зубов и когтей. Только изредка удавалось приспособить кусок льда поострее или отвратительно мягкие искореженные обломки звездолета.

— Дайте мне только несколько лет, и я буду жить по-человечески, — подумал Энглси. Он зевнул, потянулся и улегся спать.

За 112 тысяч миль от него Эдвард Энглси снял свой шлем.

Устало моргая, он огляделся. После Юпитера всегда казалось немного чудно снова очутиться здесь, среди чистого спокойного порядка пункта управления.

Мускулы ныли, хотя болеть им было не от чего. Ведь это не он в 140-градусном холоде, под утроенным атмосферным давлением сражался с бурей, несущейся со скоростью нескольких сотен миль в час. Он оставался здесь, на почти лишенном притяжения Юпитере-5, дыша азотно-кислородной смесью. Это Джо жил там, наполняя свои легкие водородом и гелием под давлением, которое можно было только примерно оценивать, так как от него лопались анероиды и расстраивались пьезоэлектрические датчики.

И все-таки он чувствовал себя изможденным и разбитым. Наверное, все дело в психосоматическом напряжении. Ведь как-никак немало часов он сам, в известном смысле, был Джо. А Джо работал как вол.

Без шлема на голове Энглси почти утратил ощущение своей личности. Пси-лучевой передатчик еще оставался подключенным к мозгу Джо, но уже не был сфокусированным на его собственном. Где-то в глубине сознания гнездилось непередаваемое ощущение сна. Время от времени сквозь бархатный мрак проплывали какие-то смутные формы, цвета. Может быть, сны? Джо могло ведь примерещиться что-нибудь, когда им не руководило сознание Энглси.

Вдруг на панели пси-передатчика вспыхнула красная лампочка, потерянно завыла аварийная сирена. Энглси выругался. Тонкие пальцы нервно запрыгали по кнопкам электромеханического кресла. Он развернулся и одним махом пересек комнату по направлению к контрольному щиту. Ну конечно, опять вибрация в К-трубке! Разрыв в цепи. Одной рукой он повернул рубильник, одновременно шаря другой в ящике на щите.

Он чувствовал, как связь с Джо затухает. Если бы он утратил ее до конца хоть раз, неизвестно, удалось ли бы снова восстановить ее. А ведь в Джо было вложено несколько миллионов долларов и бездна человеко-лет высококвалифицированного труда.

Энглси выдернул негодную лампу из гнезда и швырнул ее на пол. Стеклянный баллончик взорвался. Это его немного успокоило. Ровно настолько, чтобы найти запасную лампу, вставить ее на место и вновь подключить ток. По мере того как усилитель разогревался, связь с Джо в недрах его сознания снова укреплялась.

Потом человек в инвалидном кресле медленно выкатился из комнаты в коридор. Пусть кто-нибудь другой подметет осколки. Черт с ними! Всех к черту!

Ян Корнелиус никогда не улетал от Земли дальше, чем до комфортабельного лунного курорта. Он был немало смущен тем, что “Псионикс корпорейшн” обрекла его на тринадцатимесячное изгнание. То обстоятельство, что он знал больше любого другого смертного о пси-лучевых передатчиках и их капризах, не казалось ему достаточным основанием для этого. Зачем вообще кого-то посылать? Кому это надо?

А понадобилось это, видимо, руководству научной федерации. Эти бородатые затворники могут позволить себе за счет налогоплательщиков любую прихоть.

Так Корнелиус брюзжал себе под нос весь долгий путь но гиперболической орбите до Юпитера. Затем бесконечное маневрирование при сближении с миниатюрным спутником Юпитера настолько изнурило его, что он забыл все свои жалобы. И когда перед самой высадкой он, наконец, поднялся в оранжерею, чтобы взглянуть на Юпитер, то потерял дар речи. Впрочем, так со всеми бывает в первый раз.

Эрн Викен терпеливо ждал, пока Корнелиус наглядится.

— Это и на меня действует , — признался Эрн себе. — До сих пор. Даже дух захватывает. Иногда просто страшно взглянуть.

Наконец Корнелиус оторвался от окна. Высокий рост и далеко выдающаяся грудная клетка придавали его внешности что-то юпитерианское.

— Я и не подозревал, — прошептал он. — Никогда бы не подумал. Я видел снимки, но…

Викен кивнул.

— Совершенно верно, доктор. Разве это передашь на снимке?

Со своего места они хорошо видели темную неровную глыбу спутника. Казалось, это небесное тело даже не может служить достаточной опорой. Холодные созвездия плыли мимо, окружая его со всех сторон. Юпитер, нежно-палевый, опоясанный цветными лентами, пятнистый от теней планет-спутников, ощетинившийся столбами гигантских смерчей, занимал чуть ли не пятую часть здешнего неба. Наверное, если бы в этом мире действовали нормальные законы земного тяготения, Корнелиусу невольно показалось бы, что великанская планета обрушивается на него. Но здесь царила почти полная невесомость, и Корнелиуса не оставляло ощущение, что Юпитер вот-вот оторвет его от спутника и засосет. Он так вцепился в поручни, что руки закостенели от боли.