Юрий Козлов - Ночная охота

Еще Антон вспомнил, как подговаривал бежать с трудфро своего друга Бруно. Тот колебался до тех пор, пока не узнал, что на соляных разработках ежедневная норма выдачи спирта — двести граммов. «Я пас», — сказал Бруно. «Ты едешь на смерть», — возразил Антон. «Зато попью вволю, — ответил Бруно. — А тебя без карточки, без браслета расстреляет первый же патруль… И выпить не дадут», — добавил после паузы.

У Антона кружилась голова. Елена, напротив, была деятельна, бодра.

— Почему ты не пьянеешь? — спросил Антон.

— Видишь ли, у меня очень боевое сердце, — ответила Елена. — Оно так стремительно гоняет кровь, что алкоголь моментально выветривается.

Ответ не удовлетворил Антона.

— Мое желание убраться отсюда закономерно и объяснимо, — сказал он. — Но зачем ты здесь? Что ты здесь делала столько лет?

Ветер шевелил лохмотья, проволочные космы Елены. Рядом с блистающей на солнце мраморной чашей Елена казалась живой кучей мусора. Антон ощутил странный перепад в мыслях. Жизнь была беспощадна, убога, бессмысленна. Но какой-то вечно ускользающий смысл в ней, очевидно, присутствовал. Он заключался отчасти и в том, что Елена была здесь. А Антон стремился туда. Смысл был сродни неведомо где летающей бабочке. Угадать его было все равно, что поймать ночью в лесу эту самую бабочку.

— Я оказалась здесь из-за любви, — сказала Елена.

— Ну да, — не поверил Антон.

— Из-за любви… — повторила Елена, — к истине. Я вернулась, потому что хотела убедиться…

— В чем? — Антону стало невыносимо жаль себя. Конечно же, Омар убьет его! Он отвернулся, чтобы Елена не увидела слез.

— Кое в чем, — вздохнула Елена, — в частности, в преимуществах свободного развития свободы над насилием, претерпевшим насилие.

Антон подумал, что она льстит своему сердцу. Не так уж и моментально оно выгоняет из крови алкоголь.

— Убедилась?

— Да. После того как меня в сто одиннадцатый раз изнасиловали.

— Раненько ты сломалась, — усмехнулся Антон, — всего-то на сто одиннадцатом разе.

— Не то чтобы сломалась, — уточнила Елена, — перестала считать.

— Отчего же не вернулась обратно?

— Оказывается, можно только в один конец. Да и то совершенно случайно.

…Что такое любовь, ему наглядно объяснили, когда он учился в третьем классе.

Учитель биологии раскрыл журнал, загоготал: «У нас сегодня занятная тема — размножение людей. Вопрос совершенно ясный, однако дети вашего возраста отчего-то испытывают к нему нездоровый интерес. Сейчас я вам продемонстрирую; что никаких тайн в этом простом и добром деле нет!»

Он раздвинул стол, ослабил гайки на болтах, сделал его ниже. После чего с озабоченным видом удалился из класса. Вернулся через несколько минут вместе с упирающейся учительницей физкультуры. Она поступила в школу недавно. У нее было тренированное гибкое тело, она легко и как будто даже с радостью делала упражнения. Молодое, в ранних морщинках личико румянилось, белые кудряшки на голове подпрыгивали. Она нехотя скинула физкультурный костюм, встала совершенно обнаженная на край стола. Антон сидел за второй партой, до него донесся запах пота и внутренней секреции.

«Вот женщина — непременная участница процесса размножения, — произнес учитель, взяв указку. — Смотрите внимательно, здесь видно лучше, чем через заплеванное окошко в сортире». Быстро, буднично и профессионально рассказал о строении и функциях женских половых органов. Между делом сам разделся, забрался на стол, встал рядом с женщиной. Девочки захихикали.

Антон поморщился. Учитель был длиннорук, волосат, как зверь. «Зачем такому размножаться?» — подумал Антон.

«Мне понятен ваш смех, — добродушно ухмыльнулся учитель. — При спокойном и беспристрастном рассмотрении половые органы не могут вызвать ничего, кроме горького смеха, разочарования и естественного отвращения. Но в том-то и штука, ребята, что в момент соития особи находятся в состоянии неистовства, превращающего эти отвратительные органы в альфу и омегу мироздания, исток и исход, конечную цель бытия на данном, как правило, не сильно долгом — пять-семь минут — отрезке бытия. В противном случае, ребята, человеческий род давно бы угас!» — на этих словах он положил учительницу на стол.

Голос его сделался прерывистым, волосатые руки задвигались по телу учительницы. Та поначалу отзывалась механически-служебно, но вдруг по спине физкультурницы прошла судорога, она то ли всхлипнула, то ли всхрапнула.

«И наконец… завершение акта размножения — извержение семени, оплодотворение яйцеклетки… Вот так, ребята, возникает новая жизнь…»

Физкультурница оделась и ушла. Учитель до конца урока говорил уже не столько о размножении человека, сколько о способах избежать нежелательного размножения человека. Антон слушал невнимательно. Если он и испытывал раньше к этому нездоровый интерес, теперь интерес пропал…

Но в тринадцать лет появился опять.

Девчонку звали Кан. Она была желтая, раскосая, с черными блестящими, прямыми, как стрелы, волосами. В школе девчонок было больше, чем мальчишек. Желтой девчонке было трудно отыскать себе приличного парня. Однажды Антон получил записку: неизвестная приглашала его на свидание в лес. Антон отчего-то вообразил, что это одна красавица из их класса. У нее были длинные ноги, зеленые глаза и тонкое, как бы нарисованное лицо, которое не портил определенно бритвенный шрам на щеке. Ее держал при себе огромный выпускник-негр. На прошлой неделе он отбыл на трудфро. Антон столкнулся с красавицей нос к носу в школьной столовой. Лишь мгновение они смотрели в глаза друг другу, но у Антона пересохло во рту, ослабели ноги. Он как бы провалился в зеленый мешок ее глаз. В кармане у него лежали два неиспользованных талона на холодец. «Хочешь холодца?» — спросил Антон. Зеленые глаза красавицы брезгливо вспыхнули. «Спятил, идиот?» Отодвинув его плечом, она прошла мимо. С отбытия негра прошла неделя, но Антон сначала встретил ее с одним, потом с другим, с третьим. И все — негры. Надеяться было не на что, но он все равно надеялся. У него скопилось пять холодцовых талонов. Получив записку, Антон обменял их на печенье. Но по пути в лес половину съел.

Каково же было его огорчение, когда вместо ожидаемой разочаровавшейся в неграх красавицы из-за дерева выкатилась Кан — коротконогая, с лицом, как блин. Антон хотел тут же уйти, но Кан уговорила остаться, угостила таблетками, пообещала, что всему обучит Антона, что она умеет так, как никто в школе не умеет.

Кан и впрямь оказалась хорошей учительницей.

Они уединялись в лесу, в заброшенных домах, иногда на чердаке школы. В этом случае, впрочем, не вполне уединялись. На чердаке составляли в стоячие ряды отслужившие железные койки. Их возвращали в горизонтальное положение. Во всякое время суток две-три парочки оживляли тишину чердака мягким звоном панцирных сеток, шепотом, вздохами, сладкими стенаниями. Поначалу картины чужой страсти сковывали Антона. Но постепенно он приучился черпать в них силу и вдохновение. Кан это заметила и все чаще увлекала Антона на чердак, а не в лес.