Юрий Козлов - Ночная охота

— Кто самый первый на вашем знамени? — Антона посетила странная, почти невозможная мысль,

— Он, — ответила Елена. — Наш Господь Иисус Христос…

Антон увидел, что вся ее грудь в шрамах и струпьях. Наискось тянулся совсем недавний — глубокий — разрез. Старуха мучила себя. Антону стало стыдно.

— Живого места нет. Попробую вот здесь, — он провел пальцем по узенькой полоске живой, незатронутой прежними неуспешными попытками пробиться к сердцу кожи. — Вдруг задену артерию?

— Ты уж доберись до него, нажми кнопки, — Елена закрыла глаза.

Антон было решился, но опустил тесак:

— Надо продезинфицировать. Сбегаю за самогоном.

— Не надо, — простонала Елена, — при всем желании я не успею умереть от заражения крови! Хорошо, у меня под лежаком есть. Возьми.

Антон тщательно протер тесак, провел смоченной самогоном тряпицей по месту предполагаемого разреза.

— Если что не так — извиняй! — Зажмурившись, полоснул.

Тесак легко рассек старушечью кожу. Крови почти не было. Но каждую секунду она могла хлынуть. Антон сделал два коротких параллельных надреза, отогнул кожу, раздвинул красную — в белых прожилках — ткань. Вместо аорты увидел прозрачную, изогнутую в виде восьмерки, трубочку, в которой билась, пенилась кровь. Антон невольно засмотрелся, так удивительно и по-своему красиво это было. Трубочка соединялась с серебристо-черным — комбинированного металла — яйцевидным прибором, абсолютно чистым и гладким, кровь скатывалась с него, как красная ртуть. На приборе действительно обнаружились две кнопки — белая и красная, — которые Антон и нажал одновременно, как того требовала Елена. Прибор резко изменил цвет, фиолетово засветился, как если бы вокруг него образовалось электромагнитное поле.

Раздалось несколько мерных щелчков, после чего прибор начал светлеть и сделался как из чистого серебра. Теперь он напоминал только что вытащенного из воды чешуйчатого ротана. Сделанный Антоном разрез начал на глазах затягиваться. Зажили и давние струпья. Это было невозможно, но Антону показалось, грудь у Елены налилась. Она поспешно прикрыла ее тряпьем. Серовато-водянистые ее глаза стали пронзительно-синими. Старуха помолодела лет на сорок. Сейчас ее можно было использовать для демонстрации ученикам известного процесса. Антон успел подумать, что это плохие мысли.

— Блистательно, — довольно произнесла Елена, — во мне дремлет талант рекламного агента, а в тебе хирурга. Я ничего не почувствовала.

Антона обрадовала ее похвала. Всякое, пусть и не самое приятное, дело он стремился делать как можно лучше. Но его никто никогда за это не хвалил. Антон решил, что настало время выпить, сильно отхлебнул из бутылки. Это был выдержанный лечебный напиток. Антон слышал, что гнать самогон из папоротника чрезвычайно трудно.

— Выпьешь? — протянул пыльную бутылку Елене.

— С удовольствием, — неожиданно крепко ухватила она бутылку за горлышко. — Кто откажется погулять на собственных поминках? Выпивка — единственное, что скрашивало мне жизнь последние годы. Подумать только, провела здесь столько лет, но нечего вспомнить, кроме выпивки и ста с лишним изнасилований… Лопата на дне ямы. Закопай хорошенько, чтобы крысы, то есть… звери не разрыли.

Антон не верил Елене. Она помолодела не для того, чтобы умереть. На старинных рисунках смерть всегда изображали в виде скелета или старухи с косой, но никогда — в виде энергичной дамы с румяными щеками, синими глазами, налитыми грудями и с бутылью папоротникового самогона под мышкой. Такая смерть веселее жизни!

— Я хоть раз тебя обманывала? — разгадала его мысли Елена. — Неужели ты хочешь, чтобы весь этот час я скорбно рыдала? Я не буду рыдать, потому что смерть для меня избавление. Нагнал тоску… — вздохнула. — Я хотела умереть как в Древнем Риме… Это было общество с весьма высокой культурой смерти.

— Где этот Древний Рим? Я тоже хочу туда.

— Опоздал, дружок, — с недоверием посмотрела на него Елена. — Ты должен был проходить Древний Рим в школе!

Антон пожал плечами. Основной движущей силой истории являлось стремление людей к свободе и частному предпринимательству. По всей видимости, в Древнем Риме к свободе и частному предпринимательству стремились не в полную силу. Поэтому Древний Рим выпал из истории. Из древней истории Антон знал войну за ссудный процент между Вавилоном и Персидским царством, восстание ростовщиков в Финикии, поход держателей векселей на Синцзян, ошибку Господа, когда Он отобрал лицензию на торговлю в храмах у лучших и достойнейших людей эпохи. Учитель объяснил, что если бы Господь тогда сделал правильный выбор, возглавил бы движение коммерсантов, коммунистическая чернь не посмела бы Его распять, свобода и демократия соответственно восторжествовали бы в мире значительно раньше.

— Ладно, я не знаю про Древний Рим, — сказал Антон, — а ты знаешь про ошибку Господа?

— Явление ангела Господня на командном пункте советских ракетных войск в ночь с 17 на 18 ноября 1952 года, когда Сталин отдал приказ об атомной бомбардировке Америки? — как на уроке оттараторила Елена.

Антон понял, что история, которую изучал он, и история, которую изучала она, не пересекаются, как две параллельные прямые линии. И в то же время история одна-единственная — третья.

— За… нашего и вашего Господа! — Антон торжественно поднял тяжелую бутыль. Это за ним водилось: чуть-чуть выпивал — и чувствовал себя бесконечно мудрым. Трезвый — путался бы в частностях: кто такой Сталин, что за приказ он отдал? А тут как заноза: страна Елены, вне всяких сомнений, идеальна, да только хорошо ли… вернуть на час человеку радость жизни, чтобы потом отобрать саму жизнь? Это все равно что напоследок рассмеяться в лицо смерти. Да только сопоставимые ли величины отдельная смеющаяся человеко-единица и смерть, которая правит всем? Через час Елена будет остывать в земле. Кто будет смеяться? Кто кого пересмеет? Антон этого не понимал точно так же, как и зачем Елена покинула свою страну, на что потратила столько лет в его стране? Сто с лишним изнасилований и цистерна выпитого самогона — конечно, итог, но тот ли, к которому она стремилась?

— Мне всегда казалось, — Антон с трудом подбирал слова, потому что сам не вполне понимал, что хочет сказать, — что хорошее — это слабое, а плохое — сильное. У нас все плохо, но не потому, что кто-то нас заставляет так жить, а потому, что мы сами такие. Дело в нас. Нам нравится быть такими. Но вы… Если вы делаете такие приборы, если вы пересилили смерть, почему вы… — Антон хотел спросить: «Не поможете нам?», но вдруг спросил: — Как вы размножаетесь, Елена?

— По-разному, — как-то смазано улыбнулась Елена. В программе партии записано: «В человеке должно быть все прекрасно — и лицо, и тело, и душа, и мысли».