Боб Шоу - Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач

— И никто не мог этого прекратить?

— Не знаю… Бывают такие истерики, которые не так-то просто прервать. То есть, если сто миллионов людей решают, что их честь требует бросать кобальтовые бомбы на своих соседей, мы с тобой вряд ли сможем что-либо с этим поделать. Надежда была бы только в том случае, если бы их начали учить уму-разуму. — Но как, Питер? Ведь это были уже не малые дети.

— Газеты, — сказал он. — Пресса могла кое-что сделать. Но мы не сделали. Никто ничего не делал, все были слишком глупы. Мы любили наши газеты с фотографиями девиц на пляже и заголовками о нарушении прав человека, и ни одно правительство не было настолько умным, чтобы изменить такое положение вещей. Наверняка, пресса могла бы что-то сделать, будь мы немного умнее. Мэри немногое поняла из этих объяснений.

— Хорошо, что хоть сейчас нет газет. Без них гораздо лучше, — сказала она.

Внезапно у нее начались судороги, и он помог ей дойти до ванной. Потом вернулся в комнату и встал у кроватки ребенка. Видно было, что девочка в тяжелом состоянии, но сделать он ничего не мог; вряд ли она доживет до утра. Мэри тоже плоха, но все же еще не в таком состоянии. Только он из них троих здоров и должен скрывать это.

Мысль о том, что он проживет дольше, чем Мэри, поразила его. Он бы не выдержал в этой квартире; идти ему некуда, делать нечего. Мелькнула мысль, что если бы «Скорпион» был еще в Вильямстауне, он мог бы поплыть с Дуайтом Тауэрсом и закончить жизнь в море, которому посвятил всю свою жизнь. Но зачем это? Не нужна ему была эта отсрочка, полученная из-за какого-то каприза природы. Он хотел быть с женой и дочерью.

Мэри окликнула его из ванной, и он пошел, чтобы помочь ей дойти до гостиной. Там он дал ей еще горячего коньяка с лимоном и набросил на плечи пуховое одеяло. Она сидела, держа стакан обеими руками и стараясь унять дрожь.

— Питер, что с Дженнифер? — спросила она наконец. Он встал, подошел к кроватке, потом вернулся к жене.

— Сейчас она успокоилась. Думаю, ей не хуже, чем было.

— А ты как себя чувствуешь?

— Отвратительно. — Он наклонился над ней и взял ее за руку. — Однако, думаю, тебе хуже, чем мне. — Он решил, что она должна это знать. — У меня это протекает дня на два медленнее, чем у тебя. Но не больше. Может, потому что у меня организм крепче.

Она медленно кивнула и спросила.

— И нет уже никакой надежды? Ни для нее, ни для тебя, ни для меня?

— Нет, — сказал он. — Этого никто не переживет, дорогая.

— Наверное, завтра у меня не будет сил, чтобы дойти до ванной. Питер, дорогой мой, лучше покончить с этим сегодня и взять Дженнифер с собой. Ты думаешь, это бесчеловечно?

Он поцеловал ее. — Я думаю, это разумно. Я тоже пойду с вами. Она неуверенно заметила.

— Ты не так болен, как мы. — Завтра и мне будет хуже, — сказал он. — Ни к чему затягивать это. Она прижала к себе его руку.

— Как мы это сделаем, Питер? Он задумался.

— Я налью горячей воды в грелки и положу их в постель. Потом ты наденешь чистую ночную рубашку и хорошенько укроешься, чтобы тебе было тепло, а я принесу тебе Дженнифер. Потом я закрою дверь и дам тебе горячий коньяк. Мы выпьем и примем таблетки.

— Не забудь выключить электричество, — напомнила она. — Мыши могут перегрызть какой-нибудь кабель, тогда будет пожар.

— Хорошо, выключу, — заверил он. Она взглянула на него со слезами на глазах.

— Ты сделаешь все с Дженнифер?

Питер погладил ее по волосам.

— Не беспокойся, сделаю.

Он налил горячей воды в резиновые грелки и положил их в кровать, поправил белье, чтобы постель выглядела красиво и свежо. Потом проводил Мэри в спальню, а сам пошел на кухню, в последний раз поставил чайник и, пока грелась вода, внимательно прочел указания, напечатанные на картонных коробочках.

Затем наполнил кипятком большой термос и с подносом, на который поставил еще два стакана, коньяк и тарелку с половинкой лимона, вошел в спальню. Потом перенес туда же кроватку Дженнифер. Мэри с трудом села, когда он подвинул к ней кроватку. Он спросил:

— Дать ее тебе? — Ему пришло в голову, что она захочет подержать дочь.

Мэри покачала головой.

— Я слишком больна. — Она сидела, глядя на ребенка, потом устало опустилась на подушки. — Я хочу запомнить ее здоровой. Сделай это, Питер, и пусть все скорее кончится.

Верно, подумал он, лучше сделать это быстро и не раскисать. Он сделал девочке укол в руку, разделся, надел чистую пижаму, погасил свет во всей квартире, так что горел один ночник, заставил железной решеткой камин и взял из кухни одну из свечей, которые они держали на случай, если погаснет свет. Зажженную свечу он поставил в изголовье кровати и выключил ночник.

Потом лег рядом с Мэри, наполнил оба стакана коньяком и горячей водой из термоса, выжал туда лимон и достал из коробочки таблетки.

— С тех пор, как мы поженились, — тихо сказала Мэри, — мне было так хорошо… Спасибо тебе, Питер, спасибо за все.

Он прижал ее к себе и поцеловал.

— Мне тоже было хорошо с тобой. И давай на этом кончим. Они положили таблетки в рот и запили коньяком.

В этот вечер Дуайт Тауэрс позвонил Мойре Дэвидсон. Набирая номер, он не был уверен, соединят ли его с Гарквеем, а если соединят, возьмет ли кто-нибудь трубку. Но коммутаторы еще работали, и Мойра подняла трубку почти сразу же.

— Я и не надеялся дозвониться, — сказал он. — Что у тебя слышно, дорогая?

— Все очень плохо, — ответила она. — Думаю, что с мамой и папой скоро все будет кончено.

— А с тобой?

— Со мной, наверно, тоже… почти. А как ты себя чувствуешь?

— Я бы сказал, что все так же. Я звоню, чтобы попрощаться с тобой. Завтра утром мы отплываем и затопим «Скорпион».

— И не вернетесь? — спросила она.

— Нет, детка, не вернемся. Нам осталось выполнить это последнее задание, и все будет кончено. — В трубке стало тихо. — Я звоню, чтобы поблагодарить тебя за последние полгода, — сказал он. — Наши встречи значили для меня очень много.

— И для меня тоже, — сказала она. — Дуайт, если я смогу, можно мне приехать, чтобы попрощаться не по телефону?

Он задумался, потом произнес:

— Ну, конечно. Однако мы не можем ждать. Люди ослабели и завтра будут еще слабее.

— Когда вы отплываете?

— В восемь. Как только рассветет.

— Я приеду, — пообещала она.

Он попросил проститься за него с отцом и матерью и закончил разговор. Мойра пошла в спальню родителей, они лежали в своих постелях. Она передала им слова Дуайта и сказала, что поедет к нему.

— Я вернусь к обеду, — добавила она. Мать кивнула.

— Ты должна попрощаться с ним, доченька. Он был тебе настоящим другом. Но если, вернувшись, нас не застанешь, пойми и не осуждай.

Мойра села на кровать матери.

— Так плохо, мама?

— Увы, да, дорогая. А папе еще хуже. Но у нас есть все, что нужно.