Боб Шоу - Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач

— А что бывает с запахами? — спросила она. — Что происходит, когда вы под водой варите капусту?

— Капусту мы стараемся не варить, — ответил он. — По крайней мере, свежую. Запах остается довольно долго. Однако, в конце концов, поглотитель убирает его, и часа через два пахнет уже не так сильно.

В своей маленькой каютке он угостил Мойру чаем. Она спросила:

— Ты уже получил приказ, Дуайт?

— Получил. Кэрнс, Порт-Морсби и Порт-Дарвин. Потом вернемся сюда.

— Там уже нет никого живого, правда?

— Неизвестно. Именно это мы и должны установить.

— Вы выйдете на сушу? Он покачал головой.

— Не думаю. Все зависит от уровня радиации, однако сомневаюсь, что мы высадимся. Может, даже не высунемся из корабля. Если там действительно опасно, мы останемся на перископной глубине. Джон Осборн для того и плывет с нами, чтобы мы знали, как далеко можно заходить.

Она нахмурилась.

— Если вы не будете выходить на палубу, то как узнаете, есть ли там кто живой?

— У нас есть мегафон, — сказал он. — Мы подплывем поближе к берегу и начнем вызывать.

— А если вам ответят, вы услышите?

— Ну, не так хорошо, как можно слышать нас. Есть микрофон, подключенный к мегафону, но ответы слышны только с небольшого расстояния.

Она посмотрела на него.

— Эта первая экспедиция на радиоактивные территорий, Дуайт?

— Нет, — ответил он. — Там можно плавать, если соблюдать осторожность. Мы еще до войны довольно долго были в тех местах… от Айво-Джима до Филиппин, а потом дальше на юг, до острова Яп. Сиди себе под водой и делай все, как обычно. Конечно, тут не захочется выходить на палубу.

— Нет, я спрашиваю про последнее время. Плавал кто-нибудь в зараженные районы после окончания войны?

Он ответил кивком.

— «Меченосец»… Это такая же лодка, как и наша. Она совершила рейс по Южной Атлантике и вернулась в Рио-де-Жанейро месяц назад. Я жду копию рапорта Джонни Дисмора — это капитан «Меченосца» — но пока еще не получил. Уже довольно давно ни один корабль не плавал в Южную Америку. Я просил сообщить мне о походе, но их очень плохо слышно.

— А как далеко заплыл «Меченосец»?

— Думаю, он был везде, — ответил капитан. — У западных штатов, от Флориды до Мэна, в нью-йоркском порту, он даже доплыл до реки Гудзон, хотя и не смог перебраться через остатки Моста Вашингтона. Был он в Новом Лондоне, в Галифаксе и в Сент-Джоне, а потом пересек Атлантику и прошел Ла-Маншем в Лондон. Однако подняться по Темзе не удалось. Потом он направился в Брест, затем в Лиссабон, но подошли к концу запасы продуктов, экипаж был в плохой форме, так что не оставалось ничего другого, как вернуться в Рио. — Он помолчал. — Я еще не знаю, сколько дней без перерыва они были под водой… а хотел бы знать: Как бы то ни было, это, наверняка, новый рекорд.

— Они где-нибудь видели живых людей, Дуайт?

— Не думаю, об этом было бы известно.

Она, не двигаясь, смотрела на узкий проход за занавеской, служившей одной из стенок каюты в этом лабиринте труб и кабелей.

— Ты можешь себе это представить, Дуайт?

— Представить? Что?

— Все эти города, все эти поля и фермы, где нет никого… вообще ничего живого. Просто ничего. Я — не могу.

— Я тоже, — сказал он. — Не думаю, чтобы мне хотелось это представлять. Я предпочитаю видеть все таким, как когда-то.

— Конечно, я никогда не видела этих мест, — заметила она. — Я никогда не выезжала из Австралии и теперь уже не выеду. Это не значит, чтобы я хотела… сейчас. Я знаю весь этот мир по фильмам и книгам, знаю, как это выглядело раньше. О том, что там делается сейчас, наверное, уже никогда не будет фильма.

Он покачал головой.

— Его не удалось бы снять. Насколько я знаю, ни один оператор не ушел бы оттуда живым. Думаю, никто, кроме Бога, никогда не узнает, как выглядит сейчас северное полушарие. — Он на минуту замолчал. — Да так оно и лучше. Когда теряешь близких людей, не хочется помнить, как они выглядели после смерти… Хочется сохранить их в памяти живыми. Именно так я люблю думать о Нью-Йорке.

— Это слишком страшно, — сказала она. — Я этого не могу представить.

— Я тоже, — повторил он. — В сущности, я не могу в это поверить не могу свыкнуться с мыслью об этом. У меня не хватает воображения. Да я и не хочу, чтобы хватало. Для меня все они живые… эти города в Штатах… жизнь там кипит, как и прежде. И я хочу, чтобы все оставалось таким до сентября.

— Конечно, — тихо сказала она. Он шевельнулся.

— Еще чаю?

— Нет, спасибо.

Он проводил ее на палубу; на трапе она остановилась, потирая ушибленную лодыжку и с наслаждением вдыхая морской воздух.

— Это настоящий ад, сидеть целыми днями в лодке, закрытой на все запоры, — сказала она. — Долго вы будете под водой в этом рейсе?

— Недолго, — ответил он. — Дней шесть, семь. — Наверное, это сильно влияет на здоровье?

— На физическое состояние — нет. Страдаешь, в основном, из-за отсутствия солнца. У нас есть несколько кварцевых ламп, но это все же не то, что настоящее солнце. Хуже всего психологические мучения. Многие моряки, хорошие по всем иным статьям, просто не выдерживают этого. Через некоторое время все становятся раздражительными; нужно быть очень уравновешенным, чтобы в таких условиях сохранять спокойствие. Она, подумав, согласилась, что он очень подходит для этого.

— И у вас все уравновешенные?

— Во всяком случае, большинство.

— Тогда тебе нужно последить за Джоном Осборном, — сказала она. — Насколько я знаю, он не такой.

Он удивленно посмотрел на нее. До сих пор он об этом не думал; впрочем, пробный рейс Джон Осборн перенес хорошо. Тем не менее, это следовало обдумать.

— Буду за ним присматривать, — сказал он. — Спасибо за совет. Они вернулись на «Сидней». В ангаре авианосца до сих пор стояли самолеты со сложенными крыльями; весь корабль казался мертвым и тихим. Мойра остановилась.

— Ни Один из них никогда уже не полетит, правда?

— Скорее всего.

— А вообще самолеты еще летают?

— Я давно уже не слышал ни о каких полетах, — сказал он. — Нет топлива.

Молча, какая-то погасшая, Мойра дошла с ним до каюты. Только сняв комбинезон и надев свои вещи, она обрела прежний задор. К черту эти немощные корабли! К черту эту немощную действительность! Ей захотелось поскорее уйти отсюда, пить, слушать музыку и танцевать. Перед зеркалом, перед фотографиями жены и детей капитана Тауэрса она подправила помаду на губах, румяна на щеках, подкрасила ресницы, чтобы глаза выглядели ярче, и выскочила оттуда. Скорее уйти из этих стальных стен, бежать отсюда! Это место не для нее. Нужно бежать в мир романсов, жизни как-нибудь и двойных коньяков. В свой мир.

С фотографий на нее понимающе смотрела Шарон.

В кают-компании Дуайт вышел ей навстречу.