Андрей Валентинов - Капитан Филибер

— С кем имею честь? — спросил у него Штандартенфюрер.

Черная фуражка с высокой тульей и «мертвой головой», «сигиль-руны» в широких петлицах, «Железный крест» на шее. Пенсне в тонкой оправе…

Господи!..

Мятая фуражка с трехцветной кокардой, «защитные» погоны с двумя просветами, георгиевская ленточка на груди. Пенсне в тонкой оправе…

— Капитан Филибер, Михаил Гордеевич. На погоны не обращайте внимания — это для конспирации.

Так тоже бывает. Этого человека я не любил. Не слишком честно питать антипатию к тем, о которых aut bene aut nihil, кто не может ответить, беззащитный в тесной тишине своего последнего покоя, кто уже все сказал и сделал, но факт есть факт.

Я бывал возле его спрятанной от чужих глаз могилы. Старый кинотеатр почти в самом центре залитого беспощадным солнцем Севастополя, тротуар, киоск с мороженным, суета, привычный дневной шум. Тот, кто теперь смотрел на меня через изящное «бериевское» пенсне, лежит прямо там, возле входа в кинотеатр, на глубине четырех метров, надежно спрятанный друзьями от надругательства врагов. Если бы на том месте стоял памятник, я бы принес букет сирени — мертвец был отважен и честен, он умер за Родину. Памятника нет, но Память осталась — в фотографиях, в книгах, в легендах.

Я не любил Михаила Гордеевича Дроздовского — мертвого. И очень опасался его, живого. Но это был Дроздовский, та самая Добрая Воля. Сила, что провела нибелунгов от Ясс до Новочеркасска.

— Фи-ли-бер? Мне доложили, что генерал Кайгородов…

Близорукие глаза недоуменно моргнули. Непорядок! Михаил Гордеевич не из тех, кто позволяет непорядки нарушать. Круглое положено катить, плоское — таскать. И не иначе — вплоть от особого распоряжения.

А зачем спрашивал?

…Зря это я, конечно. В конце концов, на встречу лично напросился, уговорил Африкана Петровича, даже его китель надел — собственной «парадкой» обзавестить не было ни времени, ни желания. Китель оказался из старых запасов — с погонами генерал-майора. Перешивать их Донской Атаман не стал — просто заказал новый комплект парадной формы. Ему можно.

— …И при чем здесь конс-пи-рация, сударь, когда на вас погоны генерала Русской армии, честь носить которые…

Я не выдержал — усмехнулся. Черт возьми, дразнить — дроздить! — самого Дроздовского! Дед бы оценил.

— Погодите, погодите!..

Взгляд серых глаз за маленькими стеклышками на миг замер, затем кончики бесцветных, словно пыльных, губ еле заметно дернулись. Кажется, это должно обозначать улыбку.

— Филибер? «Целься в грудь, маленький зуав»? По всеобщему мнению у меня нет чувства юмора. Увы, это действительно так. Очень рад, генерал!

Надо же! Действительно рад. Рука крепкая, сухая… пыльная.

— Если разведка не оплошала… Кайгородов Николай Федорович, генерал по особым поручениям при Донском Атамане, до вчерашнего дня — заместитель командующего Южной оперативной группой. Любит называть себя «земгусаром». Не ошибся?

Пыльные губы честно пытались улыбаться. Михаилу Гордеевичу явно не хотелось ссориться. Может, и вправду не стоит?

— Разведка доложила точно, — вздохнул я. — Кроме одного: «земгусаром» меня дразнит командующий опергруппой генерал-майор Чернецов — пользуясь своим служебным положением… Для полной ясности: сегодня утром я назначен заместителем главы Донского правительства по вопросам обороны. По собственной просьбе и в связи с вашим прибытием. Такова интрига.

Губы застыли, лицо затвердело, превратившись в пыльную маску.

— Вот как? И в чем же суть интриги, генерал?

Я провел рукой по дорогой ткани безнадежно испорченной «парадки». Чистить и чистить!.. Интриг Михаил Гордеевич не любит, поэтому… Сразу? Или сперва протанцуем первый круг Марлезонского балета?

Лучше сразу!

— Господин полковник! Войско Донское считает себя неотъемлемой частью единой и неделимой Российской державы с автономными правами по положению на 25 октября 1917 года…

— Такая формула меня полностью устраивает, генерал. Я монархист, но не сумасшедший. Права Дона и прочих казачьих войск признаю и обязуюсь уважать. Но… Давайте сразу. Мне доложили, что некоторые ваши части сражаются под красным флагом.

— Цвет флага не красный, а «древний княжеский» — так записано в соответствующем приказе. Михаил Гордеевич, это шахтеры из Каменноугольного бассейна. Рабочие сражаются за нас против Антонова!

— Оценил… Я с большим трудом иду на компромиссы, генерал. Не стану больше придираться. Могу я узнать о судьбе Добровольческой армии?

— Можете даже лично ее навестить. Генерал Марков привел то, что осталось после Екатеринодара, к нам на Дон. Около тысячи штыков и шашек. Они сейчас неподалеку, в Егорлыцкой. С сожалением вынужден сообщить, что две недели назад скончался генерал Алексеев. Сердце не выдержало…

— Очень жаль… Значит, Марков? Ни Корнилова, ни Алексеева… У меня больше нет вопросов. Слушаю!

— Наши войска скоро выйдут за границы Войска. Но армии — настоящей, боеспособной — пока нет, у нас четыре дивизии-кадра и десятки повстанческих отрядов. Необходимо создавать вооруженные силы — с прицелом на решительную борьбу, для чего нужна правильная организация, более того — диктатура тыла. Желающих полно, стада в погонах, но требуется грамотный специалист. Настоящий. Подчеркну: армия создается не только на Дону и не только для Дона. Мы ведет борьбу за освобождение всей России.

— Полностью согласен с таким подходом. Более того, считаю, что мы заигрались с «добровольчеством». Нужна регулярная армия.

— Донской Атаман предлагает вам пост военного министра с правами заместителя главы правительства. Этот пост я и создал — чтобы передать его вам. Еще раз подчеркну: вы станете военным министром не только Дона.

— Понял. Понял — и, можно сказать, проникся… Разрешите немного подумать? Обещаю ответить в ближайшее время… Генерал! Если откровенно — моя кандидатура лично вас не слишком устраивает?

— Устраивает. Свои услуги нам достаточно настойчиво предлагал полковник Кутепов, но я решил, что лучше пусть министром будет бывший авиатор, чем бывший… фельдфебель.

— И про авиашколу знаете? Зрение, черт его дери… Генерал, что я могу сделать, чтобы улучшить наши отношения? Не хотелось бы, так сказать, спотыкаться на ровном месте.

— Если хотите, можете называть меня Филибером.

Иногда Мир казался ему огромным циферблатом. Даже виделся: неровная окружность с центром в Москве, стрелки — часовая, минутная, секундная. Цифры-города, тяжелые черные гири внизу, у самых корней мироздания — и маленькие фигурки, выскакивающие каждый час, подчиняясь воле незримого механизма. Тик-так, тик-так… Часовая стрелка у двенадцати, Время уходит, спешит к очередной «развилке», откуда уже нет возврата. Ударит Полночь, сдвинутся гири-корни, и Река Времен все-таки найдет заранее вырытое русло-ров, чтобы доверху наполнить его трупами. Зашумит — и радостно, потечет вдаль, к Каховке и Кронштадту, Магнитке и Волоколамскому шоссе, Байконуру и Белому Дому. Мир улыбнется, довольный победой. Тик-так, тик-так, тик-так…