Филип Дик - Порог между мирами (сборник)

— Может, он специально так делает? — заметил Эрик. — Чтобы не оставаться здесь навсегда?

К ним подошел Джонас.

— Мне лично нравится это анахроничное место, Харв, — сказал он. — Я чувствую себя здесь словно в музее. — Он повернулся к Эрику. — Должен честно признаться, что твоя жена делает превосходную работу, добывая предметы из той эпохи. Послушайте это… как его… радио в той комнате.

Все прислушались. По радио шла «Бетти и Боб», старая мыльная опера из далекого прошлого. Даже на Эрика она произвела впечатление. Голоса казались совсем настоящими, живыми. Он словно действительно находился рядом с ними. Эрик понятия не имел, как Кэти удалось этого добиться.

В это мгновение появился Стив, рослый добродушный негр, вернее, его имитация, робот, исполнявший в здании роль дворника.

Он вынул изо рта трубку и вежливо кивнул вошедшим.

— Добрый день, доктор. Что–то в последнее время похолодало. Похоже, ребятишки скоро начнут кататься на санках. Мой Джордж тоже копит на санки. Он сам мне только что говорил.

— Дам ему доллар тридцать четвертого, — сказал Ральф Эккерман, достал бумажник и вполголоса бросил Эрику: — Может быть, наш папаша Вирджил вообразил, что дети цветных не имеют права на санки?

— Не беспокойтесь, мистер Эккерман, — покачал головой Стив. — Джордж заработает себе на санки, ему не нужны чаевые, только настоящая плата за работу.

Темнокожий робот, полный достоинства, удалился.

— Чертовски убедительно, — заметил Харв.

— Это точно, — кивнул Джонас и вздрогнул. — Господи, только подумать, что этого человека нет в живых уже лет сто. Тяжело все время помнить, что мы на Марсе, а не на Земле, даже в наше время… Не нравится мне это. Предпочитаю, когда все на самом деле такое, каким кажется.

Эрику пришла в голову одна мысль.

— А ты имеешь что–то против прослушивания записей симфонической музыки дома по вечерам?

— Нет, но это совсем другое дело, — ответил Джонас.

— Неправда, — возразил Эрик. — Там нет ни оркестра, ни изначальных звуков. Зал, в котором сделана запись, давно погрузился в тишину. У тебя есть только тысяча двести футов ленты, покрытой окисью железа и намагниченной определенным образом. Точно такая же иллюзия. Только здесь она полная.

«Что и требовалось доказать, — мысленно подытожил он и направился к лестнице. — Мы ежедневно кормимся иллюзиями. Они вошли в нашу жизнь, когда первый бард спел первую эпопею о некоей давно свершившейся битве. «Илиада» — такая же имитация, как и эти маленькие роботы, обменивающиеся во дворе марками. Людям всегда хотелось сохранить прошлое в каком–то убедительном виде. В этом нет ничего плохого. Без этого не существует непрерывность, остается лишь текущий момент. А настоящее, лишенное прошлого, не имеет практически никакого значения. Возможно, что к тому же сводятся и мои проблемы с Кэти, — думал он, поднимаясь по лестнице. — Я не помню нашего общего прошлого, тех времен, когда мы добровольно жили друг с другом… Теперь наша жизнь превратилась в вынужденное существование, бог знает каким образом оторванное от прошлого. Ни я, ни она этого не понимаем. Мы не в состоянии постичь ни смысл, ни механизм того, каким образом все это действует. Будь у нас память получше, мы могли бы превратить наш союз в нечто такое, что мы сумели бы понять. Возможно, это первые жуткие признаки старости, — подумал Эрик. — А ведь мне всего тридцать четыре года!»

— Заведи со мной роман, доктор, — сказала Филлис, которая стояла на лестнице, дожидаясь его.

— У тебя самые прекрасные на свете зубы, — прошептал он.

— Ответь.

— Я… — Он задумался над ответом.

«Можно ли вообще ответить на такое словами? Но ведь ее предложение было явно облечено в слова, не так ли? И пусть Кэти, которая все видит, горит ясным пламенем».

Доктор чувствовал, как Филлис пристально смотрит на него огромными, похожими на звезды глазами.

— Гм… — неуверенно пробормотал он, чувствуя себя маленьким и несчастным и в точности зная, чего не следует делать.

— Ведь тебе это нужно, — настаивала Филлис.

— Э… — снова промямлил Эрик, ощущая, как ее взгляд проникает в самые дальние закоулки его никчемной души.

Филлис добралась до нее и вертела ею как хотела. Черт бы ее побрал! Она обо всем догадалась и говорила правду. Он ненавидел ее и вместе с тем хотел оказаться с ней в постели. Конечно, она знала обо всем. Это было видно по его лицу и не могло укрыться от ее проклятых огромных глаз, которых не могло быть ни у кого из смертных.

— Без этого ты пропадешь, — продолжала Филлис. — Без настоящего, спонтанного, радостного, чисто физического…

— Один шанс на миллиард, что мне это сойдет с рук, — выдавил он и неожиданно каким–то чудом заставил себя улыбнуться. — Даже то, что мы стоим здесь, на этой чертовой лестнице, — безумие. Но разве тебя это хоть сколько–нибудь волнует?

Доктор обошел ее и начал подниматься дальше, на второй этаж.

«Тебе–то терять нечего, — подумал он. — Зато мне есть что. Ты справишься с Кэти точно так же, как и со мной, дергая за леску, на конце которой я болтаюсь».

Дверь в современную квартиру Вирджила была открыта. Хозяин уже вошел внутрь. Остальные двинулись за ним. Сперва, естественно, клан Эккерманов, а затем обычные высокопоставленные чиновники фирмы.

Эрик вошел и увидел гостя Вирджила.

Человек, для встречи с которым они сюда прилетели, полулежал на кровати. Лицо его ничего не выражало, губы распухли и посинели, глаза неподвижно смотрели в пустоту. Это был Джино Молинари, высший избранный руководитель объединенной цивилизации Земли, главнокомандующий ее вооруженными силами в войне с ригами.

Его ширинка была расстегнута.

3

В обеденный перерыв Брюс Химмель, ответственный за последний этап контроля качества на главном конвейере корпорации «Меха и красители», покинул свое рабочее место и, шаркая ногами, отправился по улицам Тихуаны в кафешку, где обычно питался, поскольку там было дешево и не требовалось особого общения. Небольшое желтое деревянное здание втиснулось между двумя магазинами тканей, сделанными из кирпича, выгоревшего на солнце. Здесь, в «Ксанфе», собирались разнообразные работяги и чудаки, обычно в возрасте под тридцать, по виду которых невозможно было понять, чем они зарабатывают на жизнь. По крайней мере, они оставляли Химмеля в покое, а больше ему ничего и не требовалось. Собственно говоря, только это и нужно было ему от жизни. Как ни странно, она готова была пойти с ним на подобную сделку.

Химмель сидел в глубине зала, черпал ложкой бесформенное чили и отрывал куски клейкого белого хлеба, когда увидел, что в его сторону идет англосакс с растрепанными волосами, в кожаной куртке, джинсах, высоких сапогах и перчатках. Казалось, будто он явился из какой–то совсем другой эпохи. Это был Кристиан Плаут, который ездил по Тихуане на древнем такси с турбинным двигателем, скрываясь в Южной Калифорнии уже лет десять, с тех пор как повздорил с властями Лос–Анджелеса по поводу торговли капстеном, наркотиком, получаемым из мухоморов. Химмель был с ним немного знаком, поскольку Плаут тоже слегка помешался на даосизме.