Виктор Беньковский - Анахрон (полное издание)

— Гараж, — сказал он. Немного сердито.

Она похлопала белесыми ресницами. Повторила:

— Гарахва.

Сигизмунд рукой махнул.

Лантхильда всђ объясняла что–то. Горячо так втолковывала. Видимо, пыталась рассказать, как в гараже оказалась. Разволновалась ужасно. Даже слезы в глазах выступили. Вообще, как заметил Сигизмунд, Лантхильда легко краснела и часто вспыхивала. Впечатлительная.

Сигизмунд по руке девку похлопал, чтобы успокоить. Мол, все в порядке.

Та охотно успокоилась. Показала ему еще один опус из жизни социально неблагополучной среды. Изображался человека, находящийся в скотском состоянии. Человек ползал на четвереньках и устрашающе скалился. Зубы были прорисованы с особым тщанием. Сигизмунд без труда опознал старого знакомого.

— Вавила? — спросил он.

Лантхильда гордо кивнула. Вот он каков, мол.

У Сигизмунда на миг мелькнула дикая мысль. А если он, Сигизмунд, вот так скакать будет и зубы скалить, — станет девка им гордиться? Наталья бы точно не одобрила.

Упившегося Вавилу обступали иные звероподобные. С виду они были не лучше, но Вавила, судя по тому, как изобразила его девка, — раза в три больше остальных, — явно задавал тон. Один из звероподобных удерживал на веревке гигантского кабыздоха. Сигизмунд подозвал кобеля, показал ему рисунок.

— Видишь, — назидательно молвил он, — каким кобелю надлежит быть?

Кобель обнюхал рисунок, посмотрел в глаза хозяину, на всякий случай вильнул хвостом. Залег под столом. Вдруг трапезничать сядут, опять крошки посыплются — тут–то кобель и не зевай.

Лантхильда обратила внимание Сигизмунда на собственное изображение. Находилась среди обступивших Вавилу и она, девка. С неизменной лунницей на груди. Веткой какой–то замахивалась. Похоже, Вавилу огреть наладилась.

Последняя картинка была самой странной. Лантхильда сперва отобрать ее норовила, не показать, потом наоборот, усиленно показывать начала. При этом она густо покраснела.

Сигизмунд не без труда узнал в одном из изображенных хмырей себя. По одежде опознал. По свитеру с воротом.

Девка вокруг выплясывала, над ухом сопела — переживала: как он к картинке отнесется.

Был изображен хуз. Хуз был прозрачный, чтобы видно было, как там, внутри, сидит старый хрыч Аттила. Перед Аттилой стоят девка с лунницей на шее и Сигизмунд в свитере. Морда у нарисованного Сигизмунда умильная. Он держит Лантхильду за руку. Другой рукой протягивает что–то Аттиле.

— Это ты, девка, брось, — сказал Сигизмунд строго. — Я не для того с женой разводился… — А потом, любопытства ради, спросил: — А что за хреновину я Аттиле твоему даю, а? Хва, а?

— Хво, — поправила девка. И объяснила: — Оготиви.

Сигизмунд собрал листочки, вручил их Лантхильде всей пачкой и сказал решительно:

— Талант у тебя, девка. Беречь тебя надо, народный ты самородок. Так своему Вавиле и передай.

Она застенчиво забрала свои листочки, унесла их и схоронила где–то в «светелке».

Сигизмунд сидел на кухне и думал: надо бы ей альбом купить для рисования, что ли. И карандаши. Пусть не скучает, пока он с кошачьими гальюнами разбирается.

А потом вдруг жгучий голод ощутил. Едва не замутило. С утра не жравши. Надо бы еще девку готовке обучить. Опять же, чтоб не скучала.

А девка–то без него ничего не ела, заметил он. Хлеб — и тот не тронула. Ждала. Это его даже растрогало.

* * *

Вечером, после ужина, решил Лантхильде радость устроить. Вручил ей большое красное яблоко, усадил рядом с собой на диван и воткнул в видак кассету. Фильм хоть и старый, но до сих пор любимый — «Плоть и кровь».

На экране бурно резвился Рутгер Хауэр.

Воистину, сегодня день сюрпризов! Едва только показался Хауэр, как Лантхильда вся напряглась. Подалась вперед, потом подскочила к телевизору, прищурилась и стала водить носом по экрану. То так его рассматривала, то эдак.

Потом повернулась к Сигизмунду и, показывая на Хауэра в телевизоре, объявила с восторгом и ужасом:

— Вавила!..

И снова в экран уставилась. Сигизмунд звучно ее по заду хлопнул, чтоб в экран не тыкалась. Вредно.

Лантхильда неохотно села рядом. Не давала фильм смотреть, все талдычила нудно: дескать, Вавила.

Взревновать юродивую, что ли? А? Как мыслите, товарищ Морж? Входить в маразматический штопор — так с музыкой…

Девка очень осудила поведение маркитанток. Возмутилась неверностью Вавилы. Сжимала руки, что–то рычала себе под нос. Только что пену изо рта не пускала. Лютая.

Зато когда в финале все дружно двинули кони, кто от чумы, кто от железа, девка безудержно разрыдалась. Сигизмунд остановил фильм, долго уговаривал юродивую не принимать близко к сердцу условности киноискусства. Наконец его осенило. Он перемотал кассету на начало и показал ей первые сцены, где все еще живы. Вот, мол, девка, гляди: все в порядке. Она успокоилась и даже забила в ладоши.

Сигизмунд решил, что для одного вечера впечатлений выше крыши, и отправил Лантхильду спать. Он и сам устал.

Только стал засыпать, как явилась неугомонная девка. Разбудила и стала на телевизор показывать. Требовала что–то. Вавилу поминала. Проведать хотела, что ли?

Сигизмунд, барахтаясь в одеяле, кулак ей показал. И выгнал.

Уже совсем засыпая, подумал невнятно: а ведь есть что–то общее между девкой и Хауэром. Нос длинный, сонливость в глазах. Белесость неизбывная. Заснул. Был истерзан дурацким сновидением. Среди ночи явился кобель, забрался в постель, поначалу вел себя тихо, а потом обнаглел и занял полдивана.

* * *

Наутро выпал долгожданный снег. Небо прояснилось, сделалось голубым. Душа словно умылась. Зимы ждала, ждала природа. И вот дождалась.

По свежему снегу явилась Наталья. В этот день Сигизмунд задержался на работе. Пришлось съездить по одному вызову — Федор не управлялся, а заказы терять было сейчас не с руки.

Потом еще корма развозил на своей машине. В связи с первым снегом что–то случилось с общественным транспортом, и боец Федор зашивался.

Возвращался в восемь вечера. Стоя в пробке на Кронверке, покаянно думал, что девка не кормлена, кобель не кормлен — сидят, небось, ждут его. Накупил готовых пицц, бананов и молока. Пива взял.

Ввалился с мешками и…

Еще на лестнице Сигизмунд услышал, что в доме скандалят. Поначалу даже не поверил, что это у него.

Но вот открыл дверь — и последние сомнения рассеялись. В глубине квартиры отчаянно вопила юродивая девка. Кроме того, Сигизмунду показалось, будто он слышит, как в «светелке» вякает кто–то еще.

Он тихо опустил на пол мешки, набитые снедью, вытащил оттуда бутылку пива, взял поудобнее за горлышко и двинулся спасать разлюбезную свою юродивую. Судя по ее крикам, с той самое малое с живой снимали скальп.