Роберт Сильверберг - Стархэвен

В исступлении он отыскивает ароматические курения и предлагает их всем. Стэсин отказывается — она беременна. Пухленькая, приятная рыжеволосая девочка, благодушная и легкомысленная…

Джесон глубоко затягивается и чувствует внутреннее облегчение. Сейчас он уже может взглянуть на Майкла, не рискуя стать жертвой неестественного влечения. Но грешные мысли еще не покинули его.

“Подозревает ли Майкл что-нибудь? Интересно, как бы он прореагировал, а может, посмеялся, если бы я рассказал ему? Оскорбился? Рассердился бы на меня за это желание? Или рассердился бы зато, что я не осуществил его? А если бы он попросил меня отдаться, что сделал бы я?”

Джесон затягивается еще раз, и рой жужжащих мыслей рассеивается.

— Когда ожидаете маленького? — с притворной сердечностью спрашивает он.

— Слава богу, через четырнадцать недель, — говорит Майкл. — Это пятый, на этот раз девочка.

— Мы назовем ее Целестой, — вставляет Стэсин, шлепая себя по талии. На ней материнский костюм — короткая желтая безрукавка — болеро и просторный поясной корсаж, оставляющий ее вздутый живот обнаженным. Глубоко сидящий пупок похож на черенок разросшегося плода. Молочно-белые груди свободно колышутся, то показываясь, то скрываясь под распахнутой безрукавкой.

— Мы подумаем о том, чтобы на следующий год завести двойню, — добавляет она, — мальчика и девочку. Майкл часто мне рассказывал о том, как чудесно проводили они время с Микаэлой, когда были молоды. Будто мир специально создан для близнецов.

Ее слова захватывают Джесона врасплох, им снова овладевает волнующая фантазия. Он видит раскинутые ноги Микаэлы, высовывающиеся из-под лежащего, порывисто качающегося тела Майкла; видит ее детское иступленное личико, выглядывающее из-за его движущихся плеч.

Они чудесно проводили время. Майкл — первый, кто познал ее. Может быть, в девять или десять лет. А может быть, и раньше… Воображение рисует картины их неловких экспериментов. “В другой раз я залезу на тебя Майкл… О… О-оооо! Так гораздо глубже… Ты думаешь, что мы делаем это не так?.. Ну, давай попробуем по-другому. Положи руку сюда… Поцелуй меня еще. Вот так… Ой, больно! О-о!.. Вот так… чудесно… Пусть так… пусть так… еще немножко… еще… о-оооооо!..

Да, они чудесно проводили время.

— В чем дело, Джесон? — доносится до него голос Микаэлы. — Ты выглядишь, как пьяный.

Усилием воли Джесон заставляет себя выйти из транса. Дрожат руки. Еще одну затяжку. Не часто он выкуривает по три штуки до обеда.

Стэсин идет помочь Микаэле выгрузить еду из подающего шлюза. Майкл обращается к Джесону:

— Я слышал, ты начал новое исследование. Какова его основная тема?

“Вот оно! Он догадывается, что я чувствую себя неловко. Вытаскивает меня из болезненных размышлений…”

— Я исследую идею, что жизнь гонады порождает новый тип человеческих существ, — отвечает Джесон. — Тип существ, который с готовностью приспосабливается к относительно малому жизненному пространству и низкой частной квоте материальных благ.

— Ты имеешь в виду генетическую мутацию? — хмуро спрашивает Майкл. — Унаследованные социальные характеристики?

— Я полагаю, так.

— Но можно ли назвать это генетической характеристикой, если люди добровольно решают сгруппироваться вместе — в общество, подобно нашему, и…

— Добровольно ли?

— А разве нет?

— Я сомневаюсь в этом, — улыбается Джесон. — Видишь ли, сначала это был вопрос необходимости. Из-за хаоса в мире. Было необходимо изолироваться в своем здании, чтобы не подвергаться опасности стать добычей. Я говорю о голодных годах. А с той поры, как все стабилизировалось, было ли это так уж добровольно? Есть ли у тебя выбор где жить?

— Мне кажется, что мы бы смогли выбраться отсюда, если бы действительно этого захотели, — говорил Майкл, — и жить там, куда бы никто не добрался.

— Нет, не можем. Это — безнадежная фантазия. Мы — здесь, нравится нам это или нет. А с теми, кому не нравится, с теми, кто не может примириться с этим… ты знаешь, как с ними поступают.

— Но…

— Погоди. Два века селекционного отбора, Майкл. За дерзновение — в Спуск. Те, что остаются, приспосабливаются к обстоятельствам. Им нравится образ жизни гонады, он им кажется вполне естественным.

— И все же мне кажется, что это не генетика. Нельзя ли это назвать просто психологической приспособляемостью? В азиатских странах люди живут хоть и не так кучно, как мы, но бывает и похуже нас — без санитарии, без религии. Но они тоже считают это естественным порядком вещей.

— Конечно, — говорит Джесон, — ведь их протест против естественного порядка вещей иссяк у них еще тысячи лет назад. Они преобразовались и стали принимать вещи такими, какие они есть. То же самое у нас.

— Как можно, — с сомнением говорит Майкл, — сравнивать психологическое приспособление и длительный естественный отбор? Как ты определишь, что к чему?

— Я еще не решил эту проблему, — делает уступку Джесон.

— Не поработать ли тебе у генетиков?

— Возможно, позже, после того, как определится характер моих исследований. Видишь ли, я еще не готов защищать этот тезис. Я пока лишь собираю данные для того, чтобы узнать, можно ли его защищать. Научный метод. Мы не принимаем предположение априори, а ищем опровергающие факты. Факты подлежат проверке, а потом…

— Да, да, я знаю. Только, между нами, ты в самом деле думаешь, что это так и было? Что именно так образовалась гонадская раса?

— Я? Да. Два века направленного отбора, безжалостно претворенного в жизнь, сделали свое дело. И все же мы теперь здорово приспособлены к этому образу жизни.

— О, да! Все мы здорово приспособлены…

— За некоторыми исключениями, — примирительно говорит Джесон. Он и Майкл обмениваются настороженными взглядами. Джесону интересно, какие мысли скрываются за холодными глазами его шурина. — Однако мы все его одобряем. Куда девалась старая экспансионистская западная философия? Я говорю — выродилась. А жажда власти? А любовь к завоеваниям? А голод по земле и имуществу? Я отвечаю: исчезла, исчезла, исчезла. Не думаю, что это только процесс приспособления. Я предполагаю, что раса лишилась определенных генов, которые вызывают…

— Обедать, профессор! — зовет Микаэла.

Она приготовила роскошный пир. Протеиновые бифштексы, салат из корнеплодов, пышный пуддинг, соусы, рыбный суп. Ничего рекомбинированного или хотя бы отчасти синтетического. В последующие две недели они с Микаэлой сядут на урезанный рацион, пока не перекроют дефицит в своем бюджете. Джесон прячет раздражение. Майкл всегда обильно ест, когда приходит сюда. Джесон это отмечает, тем более что Микаэла не слишком-то заботится об остальных семи своих братьях и сестрах, лишь изредка приглашая двоих-троих из них. А Майкл бывает здесь по меньшей мере пять раз в году, и всегда для него готовится пиршество. Подозрения Джесона просыпаются вновь. “Не происходит ли между ними что-то тайное? Не тлеет ли до сих пор страстное детское увлечение? Допустим, что совокупление двенадцатилетних близнецов довольно пикантно, но следует ли им продолжать это теперь, когда им по двадцать три и они уже женаты? Майкл — любовник в моей постели?” Джесон злится на самого себя. Мало того что он измучен своим идиотским гомосексуальным влечением к Майклу, так теперь он мучает себя видениями кровосмесительных “занятий” за своей спиной, отравляющими часы его отдыха.