Керри Райан - Лес Рук и Зубов

Пока не натыкаюсь на снимок подростка с длинными влажными волосами. Сзади, обнимая дочь за плечи, стоит ее мать. А вокруг — навеки замершие волны с белыми пенистыми гребешками.

Это океан. Прямо как с бабушкиной фотографии. На миг у меня перехватывает дыхание: девочка на снимках похожа на меня, а ее мать — на мою маму.

Меня начинают душить слезы, все тело содрогается. Конечно, она не может быть мной: слишком худая и угловатая, — а ее мать, наоборот, ниже ростом и пухлее моей. Но на долю секунды, прежде чем мой разум подмечает все эти отличия, я успеваю живо представить нас с мамой на берегу океана.

Остальные страницы в альбоме пусты. Это последний снимок фотография девочки, которую я никогда не знала. Которая жила до Возврата и отдыхала на берегу океана вместе с мамой.

Внезапно на меня начинают давить стены и крыша этого дома. Их становится мало. Я знаю, что мирная, уединенная жизнь никогда меня не устроит, я все еще мечтаю об океане и не смогу удовольствоваться тихим семейным счастьем.

Все тело пронзает боль этого осознания, и я трясу головой, пытаясь убедить себя, что это неправда. Что я счастлива с Трэвисом. Ведь я только об этом и мечтала: о покое и любви.

Воздух становится слишком густым, он давит и в конце концов заставляет выбраться на балкон, где меня ослепляет яркий солнечный свет.

Остаток дня я провожу на балконе, наблюдая за жизнью остальных. Иногда кто-нибудь из них останавливается и машет мне рукой, но большую часть времени они не обращают на меня никакого внимания.

Их дом на дереве не такой красивый, как наш с Трэвисом: он сколочен из необработанных бревен, а в окнах нет стекол. Отсюда мне сложно различить, где заканчивается дерево и начинаются стены: ветви торчат отовсюду. По периметру дом окружает большая терраса, а от нее в разные стороны расходятся мостки, которые ведут к другим домам и платформам, образующим сеть над деревней. В еде мои близкие тоже недостатка не испытывают: я видела, как они смеются за обедом.

И хотя места у них предостаточно, почему-то они все живут под одной крышей.

Счастливая семья. Как на фотографиях в том альбоме.

Гарри и Джед однажды вынесли из дома большой стол, и теперь они едят на улице. Время от времени кто-нибудь из них закидывает голову и смеется. Гарри все чаще кладет руку на талию Кэсс и много времени проводит с Джейкобом, будто с родным сыном.

И хотя за стонами Нечестивых ничего не слышно, со стороны их жизнь выглядит намного радостнее и насыщенней, чем моя, а наш с Трэвисом дом кажется таким пустым и тихим…

Не то чтобы мы с Трэвисом поссорились и не разговариваем, вовсе нет. Однако мы начали понимать друг друга с одного взгляда и больше не нуждаемся в словах. Наш мир давно погрузился в тишину.

Каждый из нас пытается найти способ выбраться из этого дома, из этой жизни. Мы гадаем, как объединиться с остальными и сбежать из деревни. Моим ногам не терпится пойти по тропе, чтобы найти еще одни ворота, другую деревню, океан. Отыскать бывшую хозяйку этого дома и сказать ей, что о ней помнят.

Что ее жизнь имеет смысл.

Однажды утром я выхожу на балкон — доски уже нагрелись на жарком летнем солнце — и вижу на самом краю платформы Гарри: он машет мне рукой, а потом сцепляет пальцы в кружок, словно хочет что-то сказать.

Я вопросительно пожимаю плечами. Тогда Гарри начинает чертить в воздухе полный круг, и я по-прежнему в недоумении. Какое-то время он продолжает рисовать, а потом сдается и упирается руками в бока. Отворачивается и смотрит на меня из-за плеча. Я делаю то же самое.

Тогда Гарри трясет головой и смеется — это видно по опадающим и поднимающимся плечам. Наконец он машет мне на прощание и уходит к остальным, а я по привычке сажусь на пол, открываю банку с инжирным вареньем и намазываю его на свежий хлеб.

Болтая ногами в воздухе, я позволяю свежему ветру трепать подол моей юбки и оцениваю расстояние между нашим домом и забором. Между балконом и платформой Гарри. Оцениваю плотность толпы Нечестивых. И продолжаю упорно искать пути к отступлению, мечта об океане вновь и вновь заставляет мою кожу покрываться мурашками.

Я стараюсь не думать об альбоме с фотографиями. Я ни слова не сказала о нем Трэвису — еще подумает, что я опять завелась на пустом месте, как с тем зеленым платьем. Что я каким-то образом помешалась на прежних жителях этой деревни и их историях.

Интересно, знала ли та девочка с фотографий, что ее ждет? Догадывалась ли она о грядущей катастрофе? В глубине души мне хочется верить, что снимок на берегу был сделан после Возврата, что мать и ее дочь нашли укрытие где-то среди океанских волн.

Но нет, в их глазах совсем нет страха. А после Возврата страх поселился в душе каждого — страх смерти, которая всегда поджидает за забором. Ждет тебя, жаждет тебя.

Чтобы отвлечься от этих мыслей, я принимаюсь разглядывать деревню. Пытаюсь представить, каково было гулять по этим широким улицам, как они выглядели, когда жизнь била здесь ключом. Наш дом возвышается над остальными постройками в конце улицы — небольшими, но аккуратными деревянными домиками. Невдалеке виднеются лавки и магазины, которые я заметила еще в первый день. На ветру качаются нетронутые вывески с названиями товаров на продажу: одежды, еды, услуг. Странно это: в нашей деревне всем необходимым жителей обеспечивали Сестры и торговли не было вообще.

Однако, сколько я ни смотрю, нигде не видно признаков поклонения Богу. Между домами и магазинами медленно бродят Нечестивые. Зрелище это слишком фантастическое и странное, поэтому я отворачиваюсь и снова принимаюсь наблюдать за Гарри, Джедом, Кэсс и Джейкобом.

Когда солнце поднимается выше и бьет мне в лицо, меня начинает мучить жажда. Я встаю и уже собираюсь уйти, как вдруг замечаю торчащую из стены стрелу. К древку плотно примотана записка.

Липкими от варенья пальцами я снимаю бумажку и разворачиваю. Мелким наклонным почерком Гарри там написано: «Есть контакт!» У меня вырывается смешок, который переходит в настоящий хохот, когда я оглядываюсь и замечаю вокруг балкона с десяток стрел, до них мне не дотянуться. Я так хохочу, что опираюсь руками на колени и едва не начинаю задыхаться от радости и облегчения.

Успокоившись, я встаю и вижу на краю платформы Гарри. Он машет мне и широко улыбается. Теперь понятно, что он пытался сказать: чтобы я обернулась и посмотрела на стену за своей спиной! Меня снова разбирает смех.

Даже издалека я вижу, как он горд собой. Горд, что наконец-то нашел способ достучаться до нас, пусть и не самый совершенный.

Я машу Гарри и прижимаю бумажку к груди. Интересно, что было в послании на первой стреле? Быть может, сначала он писал мне длинные письма, которые становились все короче с каждым неудачным выстрелом? Интересно, сколько Нечестивых внизу сейчас носят в себе стрелы с его планами на побег?