Керри Райан - Лес Рук и Зубов

— Молитвы не твой конек, — с едва слышным смехом произносит Трэвис. — Тобой никогда не двигала любовь к Богу. Вот к небылицам — да.

Зажмурившись, я качаю головой:

— Это была любовь к тебе…

Он снова тихонько смеется — больше похоже на выдох, чем на смех.

— Если бы!

Я прижимаю его еще крепче: мне хочется выдавить заразу из его тела, очистить его кровь своей любовью.

— Прости, — шепчу я. — Прости, прости…

Меня захлестывают безудержные рыдания.

Я думаю лишь о том, как ужасно потратила свой последний день с Трэвисом на бессмысленную ругань. А ведь должна была любоваться его лицом, запоминая каждую черточку… Пересчитывать веснушки на плечах.

До меня доходит, что я больше никогда не увижу его солнечную улыбку, от которой в уголках его глаз появляются маленькие морщинки, никогда не увижу его прихрамывающую походку…

Не почувствую прикосновения шершавой ладони к своей щеке.

А сколько всего я еще не успела о нем узнать и уже никогда не узнаю! Боятся ли его ступни щекотки и какой длины у него большие пальцы на ногах? Снились ли ему в детстве кошмары? Какие он любит звезды, каких зверей обычно видит в облаках? Чего боится? О чем часто вспоминает?

Я уже не успею узнать все это. Мне хочется остановить время, мне хочется лишь чувствовать тепло Трэвиса и ни о чем не думать, но сердце разрывается от горя: сколько всего я упустила, сколько времени потратила зря…

Нам не видать счастливого будущего. И я даже не успею толком запомнить своего любимого, уже сейчас я начинаю его забывать.

Нет, я не готова к этому, не готова к его смерти.

— Расскажи мне про океан, Мэри, — просит Трэвис. — Расскажи мне о месте, где нет всего этого.

Я качаю головой:

— Океан — это ерунда. Он такой же, как все остальное.

Трэвис берет меня за подбородок — и пальцы у него на удивление сильные.

— Пообещай, что пойдешь к океану.

— Но ты сказал…

— Забудь, что я говорил. Пообещай, что попробуешь за меня соленую воду.

Я хочу повернуть время вспять, остановить его неумолимый бег. Я хочу схватить эти мгновения и крепко прижать к себе, чтобы не ускользали. Но я не могу. Трэвис роняет руку.

— Нет! — Я вцепляюсь в него, не отпускаю. — Я выбираю тебя! Не нужен мне океан!

— Пообещай, Мэри, — повторяет он, но его голос уже очень слаб, в легких что-то хрипит.

— Я люблю тебя!

Он не отвечает. Его больше нет.

А потом кто-то оттаскивает меня в сторону.

— Нет!

Я сопротивляюсь из последних сил, но все бесполезно. Это Гарри. Он опускает меня на землю по другую сторону тропы. Я хочу вскочить и броситься к Трэвису.

— Не подходи к нему. — Он не позволяет мне даже встать.

— Пусти! С дороги! — кричу я, впиваясь пальцами в землю.

Гарри хватает меня за плечи и встряхивает:

— Ты что, не понимаешь? Трэвиса заразили! Он сейчас Возвратится!

За моей спиной стоит Джед с косой в руках. Он ждет Возврата Трэвиса и готов покончить с ним в любой момент, как только понадобится. Я протягиваю руку к блестящему лезвию. Брат пятится, думая, что я хочу его остановить.

— Мэри!

Гарри хочет оттащить меня от Джеда, но я толкаю его с такой силой, что он врезается в Кэсс и падает на землю.

— Отдай, — говорю я Джеду.

— Кто-то должен его…

— Отдай!..

— Мэри, лучше не…

Я с криком тянусь к косе, и на этот раз мне удается схватиться за черенок.

В конце концов, это я любила Трэвиса. Я виновата в том, что он заразился: он пожертвовал собой ради спасения моей жизни.

— Мэри, позволь мне…

— Отпусти, — рычу я.

Пальцы Джеда соскальзывают с черенка, и я одним движением вырываю косу у него из рук.

Больше всего на свете мне хочется закрыть глаза и сделать вид, что на самом деле ничего этого нет. Что это лишь дурной сон. Но в тот самый миг, когда я взмахиваю косой, глаза Трэвиса распахиваются.

Его невозможно зеленые глаза.

Этот взгляд горел желанием и прежде, но таким никогда.

Я вонзаю косу ему в шею и вздрагиваю, чувствуя, как лезвие перерубает позвоночник. Глаза затуманиваются, Трэвис как будто смотрит сквозь меня. Все мышцы его тела разом обмякают.

Он умер. Теперь уже навсегда.

По груди Трэвиса струится кровь, и я падаю на землю, рыдая.

Джед забирает косу и поднимает меня на руки. Я слишком ослабла и не в силах сопротивляться. Мне хочется напоследок взять Трэвиса за руку, стиснуть его ладонь, но я не могу дотянуться.

Я уже забыла его запах: едкий дым стоит в носу и горле.

Джед уносит меня прочь.

— Нет! — кричу я.

Я воплю во всю глотку. Бью Джеда по плечам. Меня душат слезы, однако заплакать в голос я не могу: не хватает воздуха. В голове, наскакивая друг на друга, искажаясь и теряя четкость, вертятся воспоминания о Трэвисе.

— Ты все правильно сделала, — говорит Джед. Как будто это может меня утешить.

— Я его любила, шепчу я. — Он был для меня всем. Как же я этого не понимала?

Раскаяние гложет меня изнутри, разъедая вены и словно подменяя собой кровь.

— Знаю, — говорит Джед.

Я вишу у него на плече и чувствую, что все его тело содрогается от рыданий. Он плачет по мне. По Бет.

Мы живем в самом жестоком из миров: он заставляет нас убивать своих любимых.

Целыми днями мы идем и идем, пытаясь оторваться от пожара, который бушует за нашими спинами. С утратой Трэвиса каждый из нас справляется по-разному.

Кэсс ищет утешения в Джейкобе: ее любовь просто не знает границ. Она холит его как родного сына, словно у него никогда не было другой матери, словно она первая и единственная. С остальными Кэсс не разговаривает.

Гарри неусыпно заботиться о ней. Он следит за тем, чтобы она обязательно ела (наши скудные запасы еды, которые удалось собрать во время пожара, стремительно заканчиваются), и несет Джейкоба, когда руки и ноги подводят Кэсс, не выдержав бремени происходящего.

Я иду по тропе в полном одиночестве. Ничего не замечая. Спотыкаясь о мельчайшие камешки и едва не падая на забор, прямо в руки Нечестивых. Я не гляжу по сторонам, я ничего не вижу и только гадаю, как это я умудрилась потерять в жизни все, кроме этой тропы. Кроме надежды, что у нее есть конец. И что мы его найдем.

Время от времени Джед хватает меня за руку и возвращает на середину тропы. Он понимает, откуда эта скорбь на моем лице. Почему по моим щекам до сих пор бесшумно катятся слезы — спустя три дня после смерти Трэвиса.

Его жену заразили Нечестивые. Он тоже убил любимую.

Сзади продолжает бушевать пламя, заставляя нас двигаться вперед. Все вокруг покрыто пеплом, мир стал серым и угрюмым. Воздух густой, дышать им сложно, и от этого мы шагаем все медленнее и медленнее.

Никто не осмеливается заговорить о Трэвисе, пожаре или подходящих к концу запасах, которые нам чудом удалось добыть с уже загоревшейся платформы. Никто не спрашивает, может ли пожар разрушить заборы, например расплавить металл. Быть может, где-то далеко Нечестивые уже выходят на нашу тропу.