Татьяна Мудрая - Кот-Скиталец

– И вам поклон и привет от всех вершин Леса и от всех вождей его Триады, ваше королевское величие, госпожа госпожей Эрмэнэхильда.

– Когда в лицо называют титул, имени не требуется, – она чуть улыбнулась. – Ваш собственный титул нигде точно не упомянут, поэтому вы, в отличие от наших властительных мужчин, женщин и меня самой, имеете право на имя. А поскольку я не сторонница условностей и церемоний, а вас, как вижу, они тяготят, называйте меня Эрмина. Или госпожа Эрми.

– А вы меня – Тати или ина Тати.

– О-о, ина – это значит «мать-госпожа»? Мои сыновья говорили мне много лестного и о вас, и о вашей дочери. Но по-разному, будто в каждой из вас – две женщины. Они ведь сами различны, хотя, можно сказать, близнецы. Как сыны Ревекки – и любят, и противоборствуют одновременно.

Позыв сугубой откровенности. Надо же так сразу, а? И, заметим, здешняя Тора все время доказывает, что похожа на мою. И на Чтение Владетеля Эрбиса, кстати, тоже.

– Король-отшельник не сказал ни одного обоюдоострого слова ни о короле Мартине Флориане, ни о вас, Эрмина. (Мартина протитулуем, ибо здесь отсутствует, а вас, дорогая, так пустим.)

Она поняла:

– Вашу дочь Серену они хвалили наперебой. Однако один из них упирал на те качества, что выделяют ее изо всех женщин: отвагу, искренность, пренебрежение мелкими дамскими хитростями и уловками. Другой же считает, напротив, что она квинтэссенция ценимого мужчинами в своей спутнице и половине испокон веков, и проявляет эти свои качества открыто и без малейшего страха.

– Что верно, то верно, ваше…ство, – пробормотала я. – Страха в ней нету никакого. Она же что думает, то в глаза и лепит, а многочисленность и конкретный состав аудитории на нее никак не влияют. Вы уж наставьте ее, присмотрите, как человек опытный…

(Ох уж мне это амбре, амбра драгоценная кашалотовая! И это особенное искусство андрок перебивать свои натуральные запахи, которое идет вразрез с концепцией моей триады, – так пес для вящей маскировки вываливается в рыбной тухлятине. Может быть, это они инстинктивно мысли свои так прячут, чтобы по запаху было не угадать?)

– К чему? Она ведь, судя по всему, отнюдь не дикарка, ваша прекрасная дочь. Умна и любое знание схватывает еще в полете, причем обучается, не теряя своей сущности, – продолжала королева. – Вы ведь способны провести куда меньше аналогий между нашими андрскими реалиями и вещами вашего исконного мира, чем она. И в то же время она кажется куда более своеобычной. Я могу представить вас в разных ролях, более или менее высоких и почетных: жена богатого фермера, руководитель библиотеки, воспитательница детей аристо… Это, может быть, наивные, однако непротиворечивые образы. А ина Серена… право, не представляю себе, на каком уровне она впишется в андрское существование. Раритет… артефакт… инкунабула.

Лейтмотивом сравнений было – «ожившее имя-знак былых времен». Меня чем-то поразил ход ее рассуждений. Нет, она вовсе не пыталась замаскировать то мнение о нас обеих, которое сложилось у нее более со слов Даниэля, просто ей не хватало выражений. И храбрости.

– И еще, – продолжала она с усилием, так отвечая на мое выразительное молчание, – мне намекнули на то, что ина Серена получила в дар некие сверхъестественные способности, что пока не проявлены.

– В дар – сверх того, чем она обладает от природы? (Я снова схитрила: мне надо было понять, какие это способности моей дочки имеет в виду королева – подключаться ко вселенскому «банку данных» или качать силу прямо из материка Геи-Эрдхе). Политику лучше не впадать в мистицизм, это не его стихия.

– Если он уже не погрузился в эту стихию вплоть до сердца, – ответствовала она, постукивая тонкими пальчиками по ручке своего кресла. – Вы, ина Тати, сколько-нибудь сведущи в нашей мистической теологии?

– Не более, чем в вашем психоанализе, – пробубнила я под нос. – Можно сказать, нисколько.

На последних словах я повысила голос: признаваться в собственном невежестве я умею, ни капли не кривя душой, ибо оно неисчерпаемо, как и любое иное. А информация, полученная мною от Варда, никак не в счет.

– Андрские иереи считают, что аниму обладает единой и к тому же бессмертной душой и именно этим отличается от Живущих… прочих Живущих, – поправилась она. – А вот нэсин, как мне рассказывали, насчитывают у нас четыре души, воплощения четырех княжеств: из них три смертны и природны, а одна всё же бессмертна – та, что от Творца.

– Простите, – я вклинилась в краткую выжидательную паузу, догадавшись, что ее оставили именно для меня. – Четыре царства, и на границе между каждыми двумя стоят сущности, которые несу в себе двойную же природу: мост между камнем и растением, растением и животным, животным и аниму. Аниму собирает в себе три души смертных и одну вечную, но если разделить иначе – три дыхания жизни, растительной, животной и «ангельской», и одно – смерти: скалы, камня, земли. Однако смерть – только оболочка, плотная спора жизни.

– Откуда у вас это знание, коль скоро вы объявили себя несведущей?

– Наверное, пришло на зов, и именно потому, что я не стесняюсь манифестировать свое неведение, – улыбнулась я. – А если серьезно, – то одна из древних религий народа рутен.

– И вы считаете, что три души как бы сплетаются, вырастают одна из другой…

– Вылупляясь из мертвой споры. Смерть – не отсутствие жизни, а передышка в ней.

– Растительная душа или, что то же, жизнь – символ роста и размножения, животная – страстей, эмоций, человеческая – символ потенций, того, что аниму может приникнуть к неиссякаемому источнику высшего знания…

– К конечной Истине, – я, наконец, поняла свою роль при королеве Эрмине – подбрасывать краткие реплики, как щепу на растопку. – Но, как правило, Истина недоступна человеку-аниму, ибо низшие души его повреждены, он раб своих страстей. Это называется первородным грехом человечества.

– Грех. Дурное поведение, грязная мысль. Иереи говорят сходное. Нет, если бы все было так просто…

– Все не так просто. Благое по виду может быть направлено в ложную сторону. Стрела Аримана, полубога зла…

– Стрела, пущенная вперед, летит вспять, говорил мне мой сынок Дан… Мы нисходим к смерти вместо того, чтобы восходить, прервалась связь и разломано кольцо. Нам нужен тот, кто соединит его и развернет, как в стремительном броске разворачивается Великая Коата. Тот, кто придаст смерти ее изначальный смысл.

– Ваше величие, сын ваш Мартин, по-видимому, одержим тем же родом символической поэзии, что и вы, поскольку он забрал кольцо моей Серены, – усмехнулась я как могла тонко. Воистину, мы с ней затерроризировались и затеоретизировались на религиозно-философской почве. Пора была возвращаться к конкретике.