Александр Борисов - Борисов Александр Анатольевич

- Это тот самый!

...Стихи родились сами по себе. Я не выдержал, прочитал:

Обсуждая это стихотворение, мы крепко поспорили. Отец сказал, что оно никуда не годится, так как попахивает антисоветчиной. Жорка - тот, как всегда, своего мнения не имел. А меня такое зло разобрало! Хлопнул стакан, и выдал:

- Ни хрена вы оба не понимаете! Это поэзия будущего, здесь духовное граничит с материальным.

Тут уже Жорка, на пару с товарищем Векшиным обвинили меня в поповстве.

Я тогда взял и сказал:

- А мысли читать? Это вам что, социалистический реализм? Был бы я не нужен конторе, вы бы меня, наверное, на Колыму упекли. Мужики, посмотрите вокруг и придите в этот же ресторан лет через пять, или десять. Кого-то давно нет на свете, кто-то уехал. Совершенно другие люди, обстановка другая, музыка. Скатерти на столах износились - их взяли и заменили. Зеркальную стенку и вовсе снесли. И тогда, через десять лет вспомните этот вечер! Все, что сломают, снесут, уберут останется жить только лишь в вашей памяти, в виде незримых духовных образов.

И чего это я так психанул?

- И откуда такая туфта в твою голову забралась? - сердито спросил отец, а потом замолчал, задумался.

Его проняло. Жорка тоже притих. Да и я по-другому взглянул на все, что происходит вокруг. Будто бы запоминал навсегда.

Ох, допек меня этот "Буран"! Весь вечер я думал только о нем. Чувство долга мешало расслабиться и разгуляться по полной программе.

В диспетчерской портофлота никто ничего не знал. Я

позвонил через час. Потом еще через два часа. Потом еще и еще...

Ближе к полуночи телефон возмутился:

- Вы где это пропадаете? Вместо "Бурана" на лоцманской вахте будет работать "Молотобоец". Он ждет экипаж у причала на Красной Пристани.

. От ресторана до памятника Петру пятнадцать минут неторопким шагом, но я все-таки опоздал. От берега по касательной, раздвигая ледяную шугу, уходил, разворачиваясь, буксир. Что толку играть в Робинзона: орать и махать руками? - тебя все равно не услышат. Поэтому я достал из-за пазухи бутылочку водки и поднял над головой. Меня тут же заметили:

- Ты кто такой?! - громыхнул над полуночью хриплый, свирепый голос.

- Начальник радиостанции, - пояснил я, особо не напрягаясь, поскольку именно эта должность была указана в моем направлении.

- А, начальник! Тогда погоди, щас причалим!

На мостике, в одиночестве, стоял человек в черной фуфайке, стоптанных сапогах и сдвинутой на затылок шапке-ушанке. Редкие белесые волосы на огненно-красной лысине лоснились от пота. Лицо его было гораздо свирепей, чем голос: широко посаженные глаза водянистого цвета, хищный, переломанный в нескольких местах нос. В левой ноздре с твердостью восклицательного знака застыла сопля. Две волевые морщины сбегали от крыльев этого носа к уголкам кривящихся губ. Венчала картину трехдневная, опять же, белесая с рыжим, щетина.

Это был Геннадий Михайлович Зуев. О том, что наши морские дороги переплетутся в будущем, мы оба еще не знали.

- Почто стоим? - поинтересовался я, вручая ему направление.

Он небрежно сунул бумажку в карман. Даже не прочитал.

- Повариху ждем. Отпрашивалась до девяти вечера. Уже половина двенадцатого, а ее, сучку, как будто мужик гвоздями к стенке прибил. Ты что это там доставал из кармана?

Я поставил бутылку на штурманский стол.

- Наливай!

- "Молотобоец" - я "Радио-двенадцать", - громко сказала УКВ-радиостанция "Корабль-2", - где вы находитесь?

- Проходим Соломбальский рейд! - браво отрапортовал капитан, доставая из рундука пару граненых стаканов.

- Запарка, Михалыч! Когда тебя ждать на Березовом Баре?

- Минут через сорок управимся!

- Вас понял, до связи! - тангента довольно хрюкнула.

- До связи... э-эй, у нас так не наливают!

Последняя фраза относилась уже ко мне.

- Умные головы, - пояснил капитан, - граненый стакан в конструкторском бюро проектировали и тещин ободочек предусмотрели. Так что лей пока не заполнятся грани!

Выпили. За неимением прочего, "закусили мануфактурой".

- Ну, что, начальник? - ухмыльнулся Михалыч. - Давай, становись на руль!

- Ха! Для моряков - это пыль!

Пыль то оно пыль, но даже в простеньком деле нужно иметь свой хист. До меня это сразу дошло. Вести пароход, сверяясь с магнитным компасом, может только матрос первого класса. Кто не верит - пусть попробует покрутить оба указательных пальца навстречу друг другу. Ты руль повернул вправо, а картушка съезжает влево! "Крутить" - это полбеды. Нужно еще и посматривать в иллюминатор: не зашибить бы кого! В общем, без стакана не разберешься. Буксир в моих нетрезвых руках рыскал неровной собачьей рысью.

- Что, на руле стоять больше некому? - сделал я тонкий намек после двух безуспешных попыток выровнять курс.

- Так на ногах уже никто не стоит. Я тут, механик - в машине. Все остальные "бит он зе винд", уроды! Что там с нашим Морконей стряслось? - Михалыч перевел разговор на другую тему, и сделал это довольно мастерски. - Осторожней на поворотах! Держи враздрай вон тому судну!

- Забухал ваш Морконя. В вытрезвитель попал. А оттуда уже - на пятнадцать суток... это как понимать, "враздрай"?

- Враздрай - это значит. держи между судном и берегом... на сутки попал, говоришь? Ты смотри, человеком становится. Я всегда говорил, что у нас, в "Портофлоте", даже судовой кот должен быть разгильдяем!

Справа по борту терялся в тумане ровный кильватерный след какого-то мелкосидящего судна. Вода под шугой дымилась на легком морозце.

- Может, по этому следу пойдем? - предложил я, а про себя подумал: все будет полегче.

- Давай, по этому, - согласился Михалыч.

Кажется, я немного переложил руль и вышел правее. Стакан упал со стола и разбился. Бутылка не пострадала, ее подхватил на лету капитан. Буксир по инерции перевалил через невидимый глазу барьер, на несколько метров продвинулся дальше и, хоть машина работала "самый полный назад", сиротливо застыл на месте.

- Вот черт! - огорчился Михалыч, - в самый отлив угораздило! Машина - мостику! Давай-ка еще назад, самый что ни на есть полный!

За кормой вскипали пенные буруны, но мы почему-то не двигались.

- "Радио-6" - "Молотобойцу", - капитан переключился на рабочий канал, подальше от посторонних ушей, - выручай, Петрович.

- Понял тебя! - отозвался эфир. - Буксир "Октябрь", катер "Бакарица", вы там рядом, помогите Михалычу!

Вокруг нас зашарили прожектора. Кто-то не выдержал,