Ян Гельман - 666, или Невероятная история, не имевшая места случиться, но имевшая место быть

Ширится движение. Но приметил Роберт Никодимович, что старая дворничиха барахлон дефицитный пастырю-конкуренту, отцу Семигоеву в храм таскает, и убедил толику от православия отрывать и на его истинную новую веру жертвовать. Помогло. Стал ткань заповедную между сектантами распространять – все же джинсе замена. С того и жил. Не так чтоб, конечно, не лучше, чем мы с вами, но и не хуже. Куда ж? А тут как-то через сектантку и лично приближенную свою Оксанку Шуриковну набрел на родителя ее – Шурика Ивановича, товарища Апельсинченко. Тут уж полный сбыт пошел. Только неси! Пошивочный ветеран тоннами брал. Секта росла, джинсоизм процветал, несогласие ширилось. Бурлила жизнь! И вот на тебе. Все загремело, ухнуло и в пропасть рухнуло. И как это?

Стараясь понять, перебравший с вечера Роберт Никодимович стоял, тряся головой, перед сбивчиво объяснявшей происшедшее дворничихой.

– Робик, Робичек, – нежно позвала из соседней комнаты новая прихожанка, небезуспешно пытавшаяся вытеснить из сердца вождя секты недавно отбывшую с мужем Оксанку Шуриковну. Под неофиткой призывно заскрипела двуспальная иноческая кровать. Пяткой босой ноги апостол несогласия захлопнул дверь, ведущую в келью, и опять уставился на что-то бубнившую Елизавету Егорьевну.

– Да пойми ты, бабка, нельзя мне до этого дела даже касаться. Несогласник ведь я, нетакомыслящий. – Вот, вот, – согласно заторопилась старушка.

– Никак не мыслящие мы КУДА, а только сгинула она, Фабрика. Ой, сгинула, отец родной! – И она потянулась сухонькими ручонками к вздрогнувшему животу старца.

Перед все еще несколько затуманенным взором Роберта Никодимовича бойко пронеслись на память заученные параграфы и статьи Великой Книги Бытия, которые он, несмотря на несогласие, очень не хотел нарушать. И решение созрело моментально.

– Иди, бабка, – определил он единоверке. – Иди!

– Куда ж идти-то, касатик? – забеспокоилась Егорьевна, не находя опоры и во второй, запасной вере.

– Куда? «Туда, где за морем сияет гора…», – вспомнилось Роберту Никодимовичу из основательно забытого, но такого милого и безопасного школьного детства. Но вслух он порекомендовал дворнику Власьевой абсолютно другое направление. Причем, даже привыкшая ко многому за годы общения с пионерами Матюковымн трех поколений дворничиха на минуту растерялась.

– Да-да, именно, – и подтягивая на бедрах сползавший символ веры, отшельник поволок одну из вернейших своих последовательниц и основу благосостояния секты к выходу из скита. Через полминуты, несколько припадая на правую ногу, пострадавшую от соприкосновения с твердой верой и несогласием старушки Власьевой, теперь уже навсегда порвавшей с ядом сектанства, он вернулся в келью, где с нетерпением ждала очередного обряда смирения души коечная неофитка.

– Робулька, – молитвенно проворковала она. – У тебя была другая женщина?

– О Боже, за что? – мелькнуло в голове старца, но – положение обязывает! – он обратил в сторону ложа гордый профиль греческого бога, занимающегося боксом, и важно произнес значащим шепотом:

– Как ты можешь?! Это был товарищ по борьбе!

– Это опасно? – забеспокоилась сектантка.

– Да! – трагически прошептал инок. – Очень! Но необходимо! Иди ко мне, любимая, – помолимся. Может быть, последний раз.

Опустим по врожденной деликатности нашей подробности обряда и снова вернемся в келью, когда новообращенная заснет крепким послемолитвенным сном.

Заглянем и увидим лихорадочно собирающегося старца. Натянув поверх символа веры еще два, из числа нераспространенных среди сектантов, Роберт Никодимович быстро собрал некоторые особо ценные реликвии секты, проверил, крепок ли сон прихожанки, и, осторожно прикрыв за собой дверь, навсегда покинул молельный дом.

Путь старца Кулика, понявшего всю опасность случившегося и мгновенно оценившего возможные последствия, лежал на вокзал.

По дороге, сделав небольшой крюк, он заскочил на минуту в чуть не ставшую ему родной квартиру Шурика Ивановича Апельсинченко. Тут, за надежной шестизамочной дверью, предусмотрительный старец разместил кое-что из бытовой радиоаппаратуры, тщательно укутаной в куски барахлона. Своей морганической теще Фриде Рафаиловне Апельсинченко он объяснил, что отбывает по делам веры и несогласия, и осведомился, нет ли писем Оттуда, от Оксаночки, и, оставив бывшую возможную родственницу вздыхать о неслучившемся, отбыл.

Купив в привокзальной кассе билет на поезд, идущий в места, прямопротивоположные тем, в которые ему попадать не хотелось, Роберт Никодимович выбрал телефонную будку потемнее и нырнул в нее. В почти матовое от многократно повторенного телефонного номера под именем Виолетта стекло будки он увидел, что поезд подают к перрону. Пора. Старец вытащил из кармана у сердца специальную, с гербами с двух сторон, двухкопеечную монету и сунул ее в щель автомата.

Будка засветилась изнутри тусклым светом закрашенной камерной лампочки. Несколько вздрагивающей, хоть привычка и была, рукой сектант Кулик набрал номер 66, добавочный 6, и тихо отрапортовал: – Примите сообщение от несогласника 732/123.

Стоят под строгим взглядом Сергея Степановича практиканты сыска – надежа конторская. Хорошо стоят, уважительно. С ноги на ногу не переминаются. Стройно стоят и ответственно. Бог и царь для них Сергей Степанович. Хоть и Бога нет, и царя не предвидится. А только яркий пример и учитель. Стоят. Разные они ребята – Вова Федин и Федя Бовин. И рост разный, и цвет волос вроде отличен, а портрет тоже. Но если хорошо, до сути посмотреть, то надежные они ребята, правильные. Одинаковые. Не зря их Сергей Степанович лично из всего набора выделил и к себе определил. Глаза у обоих чистые. Белые глаза. Как анкета незаполненная.

И очень эта чистота молодая по делам расследователю нравится. Читать удобно. Вот и сейчас, указания давая, следит он зорко, что в глазах отпечатается.

А печатаются в глазах практикантов Указания. Искать пропавшую вчера под вечер Фабрику Имени Юбилея Славных Событий – согласно негласных распоряжений районного Масс Штаба.

Для поиска отправиться в район Дома №, что по Улице, и обстоятельно живущих в нем расспросить.

С людьми поговорить отдельно, с общественностью – отдельно, особо выделив Матюкова Кондратия – общественности давнего представителя.

Шума лишнего не поднимать, и о результатах лично ему, Сергею Степановичу, доложить.

И главное. Никаких внеслужебных полетов по этажам. Дело особо важное, потому как – швейный гигант и опора индустрии.

В этом месте инструктажа белые глаза на минуту помутнели, так как пешком ноги бить практиканты сыска уже понемногу отвыкать стали. Но, не переча начальству, отсалютовали и отбыли.