Алла Кисилева - Осторожно боги

Проведя операцию хирургического отсекания окончаний, добавив в процесс немного фантазии, я решила начать с двух приставок «ан» и «да». Вспомнив, что в шумерском языке слово «ан» означало небо, бога и звезду, я решила поискать значение слова «да» и выяснила, что оно значит бок, сторона или что-то, ушедшее в сторону. Если принять, что «Даг» означает «рыба», то можно предположить, что Даг-ан — это рыба-звезда или бог-рыба. Или же некто, пришедший с неба, имеющий божественную природу. Тогда, если продолжить такую же игру с именем Дагда, то можно сказать, что это бок рыбы или кто-то уходящий. А также то, что звездный бог уходит в сторону. Решив пока отложить на время рассуждения о том, насколько возможны такие выводы, я опять же вспомнила про изгнание Даг-ана, о запрете на его проживание среди богов, о том, что даже его имя было под запретом. Судя по всему, какое-то время он жил среди финикийцев почти под своим именем, изменив только одну букву, и, похоже, приняв новый облик, но и там ему долго прожить не дали. И тогда ему ничего больше не оставалось, как продолжить свои странствования и поиски места, где бы он смог остаться, вновь сменив свое имя, внеся в него скрытый смысл. Бог, который ушел, бог, который потерял надежду когда-либо вернуться к своему народу. Бог-изгнанник, обреченный навечно скитаться и не находить себе пристанища, по высочайшему приказу верховных богов, наказанный за преступление, которое он совершил, стараясь, по его словам, спасти их всех. Бог, построивший сидхи, волшебные холмы, скрыв под землей порталы, ведущие в иные миры, так как это была его единственная возможность хотя бы на какое-то время покидать эту землю, лишившую его свободы и величия.

Если я в той или иной степени права, то тогда, быть может, именно Даг-ан нашел пропавшую звезду в одном из измерений, но, испытывая обиду, не захотел, а может, и не смог, дать ей возможность покинуть эту землю. А Рауль, возможно, — один из тех, кто остался в Ибернии или Ирландии вместе с Дагдой, не желая покидать этот обретенный и потерянный рай. Что касается звездной дороги, то она явно обладает уникальной энергией, и эта энергия способна что-то сделать с цепями, теми самыми цепями, что сковывают Эстелу и не дают ей возможности вернуть себе власть над своей звездной сущностью. У меня создалось впечатление, что энергия пути может действовать двояко, что в зависимости от того, какие предпринять действия, она может или разомкнуть цепи, или, наоборот, усилить их. Скорее всего, задача Рауля была как раз-таки сделать эти цепи более сильными, лишив узницу всякой надежды на освобождение. Бедняжка, зная свою участь, пыталась через Гильома передать о себе весть, почему и старалась уговорить его расстаться с ними, после того как почувствовала, что рукопись им уже прочитана. Эстела, очевидно, знала, что у графа нет никакой надежды справиться с ее мучителями, и ей было необходимо, чтобы Гильом передал рукопись тому, кто обладает такой силой и такими возможностями. То есть опять все нити ведут к Анри, самой судьбою связанному с измерением, где томится плененная сущность звезды.

Я решил серьезно поговорить с Алиенорой. То, что я узнал за эти два дня пребывания под ее кровом, заставляло меня безотлагательно со всем этим разобраться. Про себя я решил со всей определенностью, если мне не понравится результат нашего разговора, уничтожить сомнительный лист и навсегда забыть об этих звездных скитаниях, ибо я чувствовал, что там скрыто слишком много недоговоренностей и таится нешуточная опасность. Я решил также признаться Алиеноре, что я никоим образом не герой и мечта совершать подвиги никогда не была моей любимой. Я люблю жизнь, я люблю красивые вещи и женщин, приключения и удовольствия, это все и есть моя страсть, но я не готов рисковать своей шкурой ради неведомой для меня цели. Для нашего разговора я выбрал небольшую, неярко освещенную гостиную с гобеленами несколько фривольного содержания на стенах. Я хотел воспользоваться этой легкомысленной деталью обстановки в случае, если наш разговор пойдет в наиболее удачном для меня направлении. Разглядывая сюжеты в ожидании прекрасной хозяйки, я от души сожалел, что встреча наша произошла не в самое лучшее время. Но не свадьба ее печалила меня, а то, что вместо того, чтобы предаться легкому воздушному флирту, мне придется говорить с нею о вещах малоприятных. Я чувствовал, что ее интерес ко мне выходит за рамки родственной приязни, да и меня тянуло к ней с силой, поражавшей меня самого. Замечтавшись, я вздрогнул, почувствовав ее рядом, и весь мой серьезный настрой куда-то испарился. Она молча смотрела на меня, и, глядя на нее, я догадался, что она готовилась к моему бунту. Это было поразительно. Та, которую я считал прелестным ребенком, обладала древней мудростью истинной дочери Евы и пыталась заставить меня добыть так необходимое ей яблоко, чтобы с удовольствием съесть его, сверкая белыми маленькими зубками.

— Чего ты хочешь добиться, дитя мое? — Я сделал последнюю попытку избежать ее чар, призвав на помощь маску доброго дядюшки.

Она не обратила внимания ни на мой тон, ни на мой вопрос, а просто стояла рядом со мной, застыв как изваяние, не говоря ни слова. Я вынужден был повторить свой вопрос уже по-другому:

— Что ты хочешь?

Теперь статуя ожила, детская, нежная улыбка осветила ее лицо.

— Принеси мне ее, — произнесла так просто и естественно, как ребенок просит дать ему лакомство.

— Что? — недоуменно спросил я.

— Часть плоти звезды, — она продолжала улыбаться, доверчиво глядя на меня широко открытыми глазами.

Я остолбенел от изумления: даже в самом страшном сне я не мог бы предположить себе ничего подобного. Что же такое могло знать это милое создание, что же такое могло ускользнуть от меня?

— Изволь объяснить, — почти грубо потребовал я, забыв о куртуазных манерах.

Она опять не обратила внимания на мой неподобающий тон.

— Разве ты не понял? Ведь именно об этом там идет речь. Конечно, — тут она опять улыбнулась и скромно потупила глазки, — я как-то позабыла рассказать тебе то, что узнал об этом мой дед. Видишь ли, когда отец мой уже уехал, я совершенно случайно обнаружила небольшой тайник, в котором лежали бумаги деда. Большая часть их касалась его женщин. То, что приличия не позволяли ему использовать в песнях, он просто записывал. Это было весьма любопытно.

В ее глазах заиграли лукавые искры, а я, затаив дыхание, ждал продолжения, опасаясь неловким движением прервать ее признания. Плутовка тем не менее видела все мое нетерпение и забавлялась.